После мягкого полумрака помещения белизна снега ослепляла. Рей замедлила шаг, болезненно щурясь, позволяя глазам привыкнуть к смене освещения, но ее тут же легонько подтолкнули сзади, заставляя продолжить движение. Козырек на лице загораживал угол обзора и чтобы увидеть человека позади себя, девушка невольно завертелась, за что получила новый тычок между лопаток.
– Хватит считать ворон, – строго, но в то же время довольно добродушно наказала ей тетка Маз, появившаяся в поле зрения и загородившая собой на мгновение ядовитую белизну снега, – не заставляй себя ждать. Иди к машине.
И Рей послушно пошла, разрешив себе обернуться только возле автомобиля, пока водитель открывал перед ней дверцы и размещал в багажнике легкую сумку.
Отсюда крошечная черная фигурка тетки Маз казалась еще меньше и теперь Рей заметила перемену, произошедшую с пожилой женщиной. Яркий свет прочертил все морщины на ее смуглом лице, безжалостно обнажая все раны, нанесенные временем. Снег отражался в блестящей пелене слез, застилавшей глаза женщины. Тетка слишком привязалась к своей воспитаннице и неминуемо скорбела из-за предстоящей разлуки. Она обещала навещать Рей в том месте, где она окажется; да и в принципе закон обязывал ее контролировать своих бывших подопечных. С кем-то это обстоятельство было вынужденным и тяготило обеих, с Рей все было по-другому. Она была тихой, смиренной и покорной девушкой, настоящим ангелом среди всех этих беспокойных душ, пытавшихся противостоять строгим правилам и давлению на их бурные натуры. Возможно, будь у самой Рей хоть что-то свое, потерянные близкие, важное прошлое, она тоже пыталась бы сопротивляться своей участи. Однако, у нее не было ничего и никого; с другими женщинами она не сближалась, только тетка Маз внушала ей хоть какую-то симпатию. И все же их привязанность возникла скорее, как следствие неминуемой попытки разума заключенного примириться со своим тюремщиком, лишь бы только скрасить угнетающие обстоятельства.
Тетка Маз подняла вверх руку со сморщенными пальцами, побелевшую от холода без перчаток и сделала в воздухе неуверенное движение, словно собиралась помахать Рей на прощание. И тут же пробормотала себе что-то под нос и бросилась к машине.
– Я поеду с вами, – решительно заявила она водителю, который только молча кивнул, не имея права голоса в этом вопросе, – хочу проконтролировать как моя девочка доберется в новый дом.
Рей тем временем устроилась на заднем сидении и расправила полы широкого, красного плаща, аккуратно разложив его на мягкой обивке. Маз села рядом с водителем и, пока он предъявлял на блокпосте пропуск, быстро обернулась к девушке.
– Рей, – взволнованным шепотом начала пожилая женщина, – это не приветствуется, но если хозяин будет плохо с тобой обращаться, ты можешь доложить мне, и я попробую подать прошение о переводе в другой дом…
Рей стало не по себе, но она не позволила себе продемонстрировать этого и без того напуганной тетке. Именно сейчас она вдруг начала волноваться, хотя до того удивительно спокойно и стойко воспринимала уготованную ей участь. В конце концов, будущее виделось ей не таким уж страшным, учитывая то, что у нее, одинокой сироты без каких-либо средств для существования и жизненных перспектив, появится постоянная крыша над головой. Ладно, временная, но все же – кров, пища, куда лучшая, чем в исправительном заведении Маз, можно считать достойной наградой за то, что ей придется пережить. Да и может быть семья окажется не такой плохой и обращаться с ней будут не слишком жестоко… Вот здесь и возникали сомнения.
Маз воспитала и отправила в дома приличное количество служанок и Рей часто присутствовала при расставании своей покровительницы с ее подопечными. И никогда прежде женщина не была так взволнована, так удручена и озадачена. Никогда прежде она не говорила девушкам тех слов, которые только что услышала Рей. Опасных, крамольных слов, за которые тетку Маз, вполне могли бы повесить на столбе. При водителе она бы точно не решилась такое сказать. Кто знает – насколько он предан своему хозяину и не сочтет ли нужным по прибытии в поместье доложить об услышанном.
