Акт I.
Жертвоприношение.
Вам нужна форма, а нам – сущность.
Карин Бойе «Каллокаин».
Мое имя Юлия Силва, мне семнадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать девять дней, что означает – завтра мой день рождения. Завтра мой день рождения и вместо тортика с кремовыми розочками мне уготовано сексуальное насилие.
Я вовсе не пытаюсь сгустить краски и нагнать драматизма.
Как это ни называй, суть не меняется: с момента моего совершеннолетия я буду содержаться в «Центре продукции и репродукции» и ежедневно совершать коитус с разными мужчинами, пока это не даст результат. На протяжении следующих десяти лет я должна буду исполнить свой долг перед государством, после чего наконец-то получу возможность сама распоряжаться своей судьбой. И своим телом. В моем случае между ними стоит знак равенства.
Десять лет, пять новых граждан, чтобы поправить плачевную демографическую ситуацию, и внушительное количество партнеров. Прикинув в уме, я заключила, что за весь срок в сумме потенциальных отцов моих будущих детей наберется чуть ли не полусотня. Вот такая гребаная математика. Вот такие, блестящие, мать их, перспективы.
Если вы меня спросите – они мне нисколько не нравятся.
Оттого я и сижу на кухне в тесной квартирке нашего домуса, и, покусывая ноготь на большом пальце, пытаюсь придумать, как этого избежать.
По закону граждане, достигшие шестнадцатилетия, имеют право вести самостоятельную жизнь, так что мне позволили занимать эту жилплощадь и дальше, когда я осиротела. Впрочем, нам и дают отмашку на эту «самостоятельную жизнь» с расчетом, что к восемнадцати годам мы успеем обзавестись своей семьей. Если бы у меня уже были муж, ребенок, или подтвержденная в «Бенефиции» беременность, я получила бы отсрочку.
Увы, я одна, а моя договоренность о фиктивно-нефиктивном браке с Клавдием, бывшим одноклассником, накрылась медным тазом, как только он встретил свою истинную любовь. Они ждут малыша, и жене Клавдия точно не грозит то, что грозит мне. Империум свято чтит институт брака, и эти дети родятся в любви, а не будут произведены, словно детали для колесницы на сталелитейном заводе.
Было бы мне легче, если бы я знала имена тех мужчин? Если бы в центре «Репродукции и продукции» передо мной разложили красочный каталог с фотографиями и описанием «товара» для выбора?
Если бы я, грызя многострадальный ноготь, торговалась и набивала себе цену:
Этот – уродлив, этот – подлец, а этот для меня слишком глуп, и я не хочу, чтобы его гены неандертальца потом проявились в моем потомстве.
Этот… пожалуй, сойдет.
Нет.
Кто-то скажет, что я сама виновата: я всегда знала, что меня ждет, и у меня было достаточно времени, чтобы подсуетиться и найти себе мужа. Кто-то скажет, что я не имею права роптать, ведь иным приходится куда хуже. Например, несчастным женщинам, что по медицинским показаниям оказались нерентабельными для государства. На них стоит клеймо позора, и в Империуме они выполняют самую тяжелую, грязную и опасную для жизни работу. В отличие от них я получила дар, что, по мнению некоторых, не способна оценить по достоинству. Я могу спасти всех нас – ведь после той эпидемии, унесшей жизни доброй половины населения страны, мы находимся под неминуемой угрозой полного исчезновения. У меня между ног наше будущее. Я могу дарить жизнь. И, по правде, я не вижу в этом ничего плохого – я хотела бы ее подарить. Я хотела бы завести своих детей, любить их и воспитать прекрасными людьми.
Но я не хочу делать это, когда мне приказывают.
Я хочу сделать это, когда пойму, что время пришло.
Я хочу стать личностью, их примером для подражания, а вовсе не испуганной, загнанной племенной кобылой, которую поставили перед фактом.
