«Продаются детские ботиночки. Неношеные»
Прямо как у Хемингуэя, ей богу. Или
кто там выдал этот лаконичный шедевр, о который спотыкаешься на
каждом углу в сети, куда ни сунься?
В который уже раз это объявление
лезет в глаза? Красные ботинки очень маленького размера на фоне
голубого детского одеяла. Скорей бы их уже продали.
– А чего смурной-то такой?
Тюбик, что б его. Я машинально
растягиваю рот в ответ на вопрос, а он не унимается:
– Тебя взяли! Тебя взя-а-али! Это
Гугл парень! Я бы сейчас орал во всю глотку – пусть Москва и
Подмосковье знают: «МЕНЯ ВЗЯ-А-АЛИ!». Нет, и всё-таки ты везучий
сукин сын! Надо же… проекты в портфолио одинаковые, образование
идентичное, опыт тоже похож – тебя они хотят, меня нет. Почему?
– Понятия не имею, – трясу
башкой.
– Может, я рожей не вышел?
– У них там толерантность… black
life matters и всё такое.
– Слушай, ты это… когда там будешь…
замолвишь за меня словечко?
– Замолвлю.
Тюбик, он же Карнаухов, он же Слава,
он же коллега и компаньон по обеденному перерыву – в целом занятный
и не напрягающий персонаж. Обычно его лепет или… очередной трепет
отлично развлекают в процессе принятия пищи, отвлекают на время от
рабочих задач, потому что мой мозг даже в исключительно
физиологические моменты занят продумыванием алгоритмов.
«Креативность – это не творчество, это активный поиск возможностей
сделать жизнь пользователя проще, лучше, приятнее» – девиз
арт-директора Геннадия Артемьева и моей почти уже бывшей
конторы.
– И что… если не секрет, прям двести
штук дали на старт?
– Четыреста восемьдесят шесть.
– Мать… …. …. Это на сколько больше,
чем здесь?
– В пятнадцать раз.
– На какой уровень ты попал?
– Шестой.
– А подавался на пятый?
– Да.
– Ну, знаешь… Ты когда
уезжаешь-то?
– По контракту должен доработать две
недели и могу валить.
– И?
– Сразу и уеду.
– Вот так сразу?
Славик ненадолго замолкает и даже
становится серьёзным.
– Только не говори, что тебе будет
меня не хватать! – его внезапная серьёзность трогает и веселит
одновременно.
– Что, совсем ничто не держит? –
спрашивает вдруг.
Меня бросает в жар. Какой… меткий
вопрос задан! Словно я опять на панельном интервью, и трое
прожжённых эйчаров тыкают в меня психологическими зондами.
– Квартиры своей нет. Имущества
особо тоже… машину продам. Велик и кое-какое спортивное снаряжение,
если хочешь, можешь забрать себе.
– Заберу, спасибо. Родственники? Ты
никогда о них не говорил…
– Только дальние. И не в Москве. Да
я их, честно говоря, никогда и не видел.
– Что, и личной жизни нет? А
Лана?
Я пожимаю плечами.
– Ну, брат, ты даёшь. Выходит, и
впрямь ничто не держит.
Помолчав с минуту, Славик считает
уместным добавить:
– Я всегда знал, что ты гений и
немного того… дикий что ли, – смеётся, – но что б до такой
степени…
– Слава, ты никому пока не говори.
Особенно начальству.
– Звучит так, будто ты не уверен… Не
дури, ладно? Но, замётано, брат.
Вечером, когда мы, закинув рюкзаки на спину, спускаемся в лифте,
он снова давит на больную мозоль.
– Знаешь, смотрю я на тебя сегодня,
и какой-то ты сам не свой.
– Неспокойно что-то. Как-то.
– Из-за чего?
– Не знаю.
В стену лифта вмонтировано зеркало.
Я в курсе, что оно тут есть, но никогда раньше в него не
заглядывал. Сейчас на меня уставилось лицо. На вид лет двадцать
восемь, хотя на самом деле только двадцать шесть, радужки карие,
вместо зелёных, щёки, бритые только потому, что сегодня с утра была
встреча по Зум с рекрутёром, и синяки под глазами, очевидно, по той
же причине.
– Да не парься ты. Английский
выучишь, разберёшься. Твои мозги тебя не подведут, я уверен. И
всё-таки, не забывай обо мне.
