Профессор пишет, наблюдает, играет

Дети – брат и сестра – играли во дворе, рядом с подъездом. К двери подъезда подошла молодая рыжая кошка и стала проситься внутрь. Дети были добрые, особенно девочка, они впустили кошку в подъезд «погреться», хотя погода была апрельская, и холода уже не было.

Сразу вслед за кошкой в подъезд вошел профессор – не специально, просто он возвращался с работы домой. Профессору нравилось, что дети добрые. Дети не всегда такими бывают. Он пошел к двери своей квартиры на первом этаже, но кошка опередила его и прибежала к двери первой. Она хотела войти в квартиру профессора. И, наверное, остаться там жить. Детям бы понравилось, если бы профессор впустил кошку в квартиру. Тогда у сказки был бы хороший конец.

Но профессор, глядя на кошку, видел лишь грязные лапы на своем кухонном столе, блох, расскакавшихся по полу, и слышал тыбдых-тыбдых-тыбдых каждую ночь. Профессор вздохнул и вежливо отодвинул кошку от своей двери. Ногой. Кошка посмотрела на профессора с упреком. Тот поспешил скрыться за дверью.

Это еще не конец.

Утром, выходя из квартиры на пробежку, профессор увидел, что коврик под его дверью стал кошачьим туалетом, со всем тем, что обычно бывает в кошачьем лотке. Профессор вздохнул, вернулся в квартиру достал резиновые перчатки, свернул коврик и понес его на помойку.

У двери в подъезд стояли дети – брат и сестра, а рядом с ними стояла вчерашняя рыжая кошка. Кошка смотрела на детей, дети спорили, кто будет первым с ней играть. Тогда профессор снова вернулся в квартиру, взял большой нож для разделки мяса, вышел во двор, поймал кошку, разрубил ее на две части. Одну часть он отдал девочке, а вторую – мальчику.

– Играйте оба, – сказал профессор.

Дети весело убежали с глаз долой, каждый со своей половинкой.

Тут профессор очнулся от своих фантазий и увидел, что все еще стоит у двери в подъезд, с грязным ковриком в руках, а на него смотрит молодая рыжая кошка. Профессор отвернулся от кошки и побрел на помойку, выбрасывать коврик. А дети открыли для кошки дверь в подъезд.

Профессор медленно брел по направлению к железнодорожной станции Ямки, осторожно неся ту головную боль, о которой сразу не скажешь, что это: то ли похмелье, то ли давление поднялось, то ли грипп начинается. Нет, он знал, что не похмелье, он еще помнил себя вчерашнего. Поэтому он шел осторожно, повторяя в такт шагов:

– Лишь бы не грипп, лишь бы не грипп.

Краем глаза профессор заметил, что поравнялся с парой молодых людей. Девушка, очень юная и очень легкая, старалась быть земной и серьезной. Она что-то втолковывала юноше, наклоняя голову в его сторону и встряхивая коротко стрижеными волосами. Юноша профессора не заинтересовал. Он производил впечатление восьмиклассника, гордо оставшегося на третий год.

Профессор стал слушать, что говорит девушка. Сначала слушал просто голос, потом до него дошли слова:

– Нет, ну куда тебе сейчас алкоголь, – строго и звонко сказала девушка, – тебе завтра с утра учиться, мне завтра – работать.

«Резонно», – подумал профессор и стал слушать дальше.

– Давай, – продолжала девушка, – мы будем пить только по пятницам. И по субботам. А в другие дни не будем.

«И опять резонно, – снова подумал профессор, – где мои двадцать лет. Я бы, пожалуй, согласился».

И побрел себе дальше, вспоминая, в каком кармане его синего рюкзака должна лежать упаковка нурофена.