Жар и боль. Два безжалостных спутника преследовали его второй день подряд, но казалось, что пролетела целая вечность. Этим летним утром стояла нестерпимая жара под сорок градусов – по крайней мере, так показывал небольшой потрескавшийся ртутный термометр в форме бабочки, одиноко парящей на окне…
«Эх, улететь бы отсюда», – пронеслась в голове первая за утро мысль, от которой вновь зазвенело все тело. Боль беспрепятственно циркулировала по лабиринтам изможденного организма, как кровь и лимфа. Человек пошевелился, и сердце отреагировало на движение резкой барабанной дробью – пульс мгновенно перевалил за сто восемьдесят, а давление подскочило так, что казалось: мозг вот-вот проломит череп и вылетит наружу, словно ядерная боеголовка. Мужчине вновь стало плохо, на этот раз на грани потери сознания и рассудка.
Отключиться ему не позволили. Бородатый араб с отсеченным наполовину указательным пальцем правой руки с огромным удовольствием пнул истекающего кровью бедолагу в бок. Удар был невероятной силы, но по сравнению с ночными экзекуциями – это так, материнские поглаживания…
– Вставай, сволочь! – с ужасным акцентом прошепелявил араб. В принципе, кроме этой дежурной фразы в его скудном лексиконе значилось от силы двадцать выражений на русском языке, большинство из которых были матерными. Русскому его как мог обучил чеченец Анзор, приехавший пару лет назад в Сирию, чтобы добровольно вступить в ряды ИГИЛ[1] и там же умереть от шальной пули российского офицера боевой группы «Анклав».
«Да… жаркое было лето, – пронеслась в голове пленника очередная мысль. – Ну и ладно, еще чуть-чуть, и все закончится…»
Он увидел нож – нож, когда-то принадлежащий ему, блеснувший в руках араба на ярком солнце; боевой клинок, посредством которого, видимо, сейчас и предстояло умереть. Пленник улыбнулся. Три года назад, когда он еще зеленым рядовым проходил курс молодого бойца, ротный обучал первому негласному правилу при попадании в плен:
– Когда враг, особенно мусульманин, приставит потехи ради нож к твоей хилой шее – а он это обязательно сделает, даже не сомневайся – не теряя времени, резко поверни голову по направлению к лезвию. Тем самым ты умрешь – просто, быстро и по-геройски! Аллах акбар? Воистину акбар!
Тогда это наставление казалось полным бредом и оскорблением боевого духа, но сегодня утром пленник осознал: определенная логика в нем все-таки имелась. Мало того, он признался сам себе, что готов умереть этим противоестественным способом, хотя вчера бы точно не решился. Что тут скажешь – пытки под одинокой луной вносят в жизнь полезные коррективы.
К удивлению молодого лейтенанта, вместо жестокой расправы араб лишь перерезал ножом веревку, опутывающую его ноги, тем самым заставив пленника содрогнуться от новой волны боли: кровь мгновенно прилила к конечностям, доставляя при этом гамму непередаваемых ощущений.
– Вставай, неверный! Сейчас тобой займется Халиб! – неразборчиво прошипел ваххабит, обнажив при этом ряд гнилых зубов.
«Интересно, когда эта мразь последний раз их чистила?» – подумал узник, но вслух свой вопрос не задал. Он не боялся, отнюдь, просто у него уже не хватало сил на пустую болтовню. Под напором адреналина ему удалось встать и даже сделать несколько шагов, но затем острая боль в правой лодыжке при каждом последующем движении стала отдавать в мозг, да с такой силой, что идти становилось все труднее. Заметив это, араб с кривой улыбкой на лице проявил невиданное ранее сострадание и протянул пленнику палку, когда-то служившую ножкой стола.
И это было весьма кстати! Даже не потому, что идти стало легче, – деревянный подарок мог оказаться неплохим подспорьем для побега из вражеского лагеря. Впрочем, назвать это место лагерем язык не поворачивался – так, несколько самодельных построек в горном ауле, за которым можно было затеряться и с божьей помощью добраться до своих, турок или, на крайняк, американцев. До кого угодно, лишь бы подальше от здешнего ада.
