Как все писатели XIX века вышли из «Шинели» Гоголя, так мы, выпуск Литературного института 1986 года, вышли из Дубосекова. В 1981 году, когда мы поступили, нас отправили в этот подмосковный поселок «на картошку». Вместе с первокурсниками консерватории. Это было забавно! Ладно мы, писатели. Но будущие певцы, теноры, баритоны! Ничего, надевали рваные перчатки и собирали картошку, как миленькие, а по вечерам простуженными голосами разучивали арии. Мы им аплодировали.
Там я и познакомился с теми, с кем потом общался долгие годы, а с кем-то дружу и до сих пор. С Игорем Меламедом, Валерием Клячиным, Александром Яковлевым, Виктором Пеленягрэ…
Иных уж нет. Нет и Анатолия Богатых. Но вот, благодаря стараниям Валентины Кизило, вышли его посмертные сборники…
Сказать, что он был яркий человек, ничего не сказать. Ярких людей много. Но и яркие люди бывают похожими друг на друга. Толя был не похож ни на кого. И невозможно представить, чтобы когда-нибудь появился на свет человек, на него похожий.
Тут ведь дело не в яркости. Тут дело в судьбе. Толя был человеком Судьбы. Он так и ощущал себя, так и жил, так и воспринимали его все. Понятно, что у каждого своя судьба, но не каждый живет с ощущением своей Судьбы.
Толя так жил. Так и стихи писал. Это в нем было, конечно, очень русское, предельно русское.
… Я заметил: Толя, где бы и как бы он ни жил, куда бы его не носило, как раз везде в первую очередь «обустраивал» свой дом. Даже и в общежитии. С Валерой Клячиным, поселившись в одной комнате, они натянули вдоль всей комнаты «стену» из синей плотной материи. Кучу денег, наверное, на нее потратили. Но вот – свои комнаты, свои «дома». В гости ходили друг к другу.
Толя, кстати, был предельно бережлив, очень чистоплотен и невероятно трудолюбив! Брался за любую работу, делал ее быстро, я бы сказал, яростно, и всё у него получалось.
Он всегда производил впечатление человека, очень уверенного в себе. Всегда делал то, что решил он, всегда решал сам. Иногда это было в нем до наивности. Как-то он рассказал мне, что в Питере, спускаясь по эскалатору вниз, решил зачем-то вернуться обратно. Повернулся и пошел. Вверх по едущему вниз эскалатору. Уже по дороге заметил, что поднимается как-то уж очень медленно, практически на месте стоит. А ведь шагает по ступеням бодро, почти бегом. Другой бы сразу повернул, спустился бы, как все люди, и поднялся на другом эскалаторе, как все. Но Толя, если чего решил… «Наверху, – рассказывал он мне, – меня уже ждали два милиционера. С интересом так на меня смотрели. И даже задерживать не стали».
Смешная вроде деталь, но она так характеризует Богатых! Мне кажется, он всю жизнь вот так уверенно прошел вверх по эскалатору, который шел вниз. И достиг своей вершины. А наверху его ждали уже не милиционеры, а, скажем, ангелы. И тоже смотрели на него с удивлением и интересом. Надо же! Дошел!
Когда он купил дом в Ивановской области, то и там работал не покладая рук. Идеальный дом, идеальный огород. И ремонт в своей первой московской квартире, когда женился на Эвелине Ракитской, делал тоже сам. Со вкусом. Я, помню, удивился, что подоконники он покрасил в черный цвет. Это был так стильно!
Со вкусом он и свою библиотеку подбирал. И торговал книгами в девяностые годы тоже со вкусом. Я у него шофером личным тогда работал. Он мне хорошо платил. А в «Литературной газете» мне тогда не платили ничего. «Вот так, Басинский, – говорил Богатых. – Я из тебя человека сделаю! Открою свою сеть магазинов, купим тебе машину приличную, иномарку». А пока мы разъезжали на моем «жигуленке» по книжным складам, мелким оптом брали книги и развозили их по арендуемым Толей лоткам возле метро. Книги он брал принципиально только «интеллектуальные». Хорошую литературу. От Довлатова до Бердяева. Тогда это, впрочем, хорошо и расходилось. Но Толя чувствовал себя «просветителем». Это было важно для него. Не торгаш какой-нибудь, а просветитель! Нужно ли говорить, что «бизнес» этот его не долго просуществовал?
