Анна вбежала в подъезд, задыхаясь, словно после марафонского забега. В руках – пакет с лекарствами и килограмм апельсинов, любимое лакомство капризной бабушки. На губах – привычная, почти автоматическая улыбка, адресованная полной соседке, выносившей мусор.
«Добрый вечер, Ирина Александровна!» – пропела она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ни капли усталости. Но стоило тяжелой, обитой кожей двери захлопнуться за спиной, отрезая её от внешнего мира, как маска безмятежности сползла, обнажив глубокие морщинки усталости у глаз, залегли темными тенями. Сорок один… цифра, словно приговор, эхом отдалась в голове. А впереди – лишь нескончаемый день сурка. Подъем в пять утра, чтобы сварить бабушке овсянку и приготовить компрессы, затем – бегом на работу, в бухгалтерию загибающегося завода. После работы – снова дом, заботы, капризы. А ночи… ночи – это отдельная пытка. Бесконечные походы в туалет, смена белья, уговоры, успокоения. Она поднялась по лестнице, ощущая, как ноют натруженные ноги. Квартира встретила её запахом лекарств и затхлости.
В комнате царила полутьма, из-за прикрытой двери доносилось ворчание бабушки. – Анна! Где тебя носит? Я тут умираю от жажды! – проскрипел старческий голос. Анна вздохнула и вошла в комнату. Бабушка лежала в огромной, старомодной кровати, окруженная подушками. Ее лицо, испещренное морщинами, казалось совсем крошечным на фоне белоснежной наволочки.
– Бабуль, я же только что ушла, – мягко сказала Анна, ставя пакет на тумбочку. – Вот, купила тебе апельсины.
– Апельсины мне твои не нужны! Воды дай! И чтобы не холодная, а теплая! Анна, стараясь не выдать раздражения, налила бабушке воды в стакан. Та жадно выпила несколько глотков и отвернулась к стене.
– Опять накрасилась? Думаешь, помолодеешь? – буркнула она. Анна промолчала. Ей действительно хотелось выглядеть хорошо, хоть немного отвлечься от серых будней. Но бабушкины слова, словно ледяной душ, обрушили на неё волну разочарования.
Она вышла из комнаты и прошла на кухню. Там, склонившись над плитой, хлопотала мама. Её лицо, такое же усталое, как и у Анны, выражало бесконечную печаль.
– Мам, как ты? – спросила Анна, обнимая её за плечи.
– Да ничего, держусь, – ответила мама, стараясь улыбнуться. – Ты бы отдохнула, дочка. На себя совсем не похожа.
– Какой тут отдых, мам… Ты же знаешь, без нас с тобой она пропадет. Анна подошла к окну и посмотрела на темнеющий город. В окнах домов горели теплые огоньки, кто-то смеялся, кто-то ужинал в кругу семьи.
А она… она снова одна. В груди поднялась тоска, острая и жгучая. Ей хотелось тепла, любви, заботы. Хотелось быть любимой и желанной, а не просто сиделкой и рабочей лошадкой. Хотелось, чтобы кто-то обнял её, прижал к себе и сказал, что всё будет хорошо. Но рядом никого не было. Только бабушка, мама и бесконечные заботы. Вдруг зазвонил телефон. Анна вздрогнула и подняла трубку.
– Анна Ивановна? Это из отдела кадров… У нас тут… ну, в общем, сокращение штата. Завтра ждем вас на разговор с директором.
Мир вокруг Анны поплыл. Сокращение… это последнее, что ей сейчас нужно. Без работы они просто не выживут. Она медленно опустилась на стул, чувствуя, как к горлу подступает комок. Слезы обожгли глаза. Ей было страшно. Страшно от одиночества, от неопределенности, от безысходности.
– Что, дочка, случилось? – спросила мама, испуганно глядя на неё. Анна не ответила. Она просто уткнулась лицом в ладони и заплакала. Заплакала от боли, от отчаяния, от осознания того, что её жизнь, такая тяжелая и беспросветная, катится в пропасть. Но сквозь слезы, сквозь пелену отчаяния, в глубине души, словно маленький огонек, теплилась надежда. Надежда на то, что однажды всё изменится. Надежда на любовь, на счастье, на новую жизнь. Ведь даже после самой темной ночи всегда наступает рассвет.
