Эта книга – давний горький юношеский памфлет, документ времени, трагикомический репортаж о бытовании молодежных стай середины нулевых годов.
Здесь сплошной экстрим, и чем гротескней, тем реалистичней: остервенелы все – и сотрясатели трона, и его оберегатели.
Страсти и противоречия жестоко разрешаются не только в книге, но и в жизни. Текст во многом пророческий и не только потому, что буквально сбылись какие-то сюжеты, но и в главном – скажу не без некоторого пафоса – в передаче симптоматики социального недуга.
Такая симптоматика наблюдалась, к примеру, и в конце 19-го – начале 20-го века, и известно, чем дело кончилось.
Когда роман писался в 2006-м, очень многие «переломы судеб» – от раскроенного черепа журналиста Олега Кашина до дела Удальцова-Развозжаева – были только в будущем… Поэтому лично мне перечитывать эту книгу не смешно, а страшновато.
Всё повторяется, всё продолжается, всё впереди.
– Тебе плохо? – крикнуло окно материнским голосом.
Степан лежал среди талого снега на тротуаре Остоженки. Мимо ползла полуденная пробка.
Он не был мертв и не бился в припадке. Отдыхал. Мирно полеживал в сером холодном месиве. Изучая небо.
– Страсти! – выдохнула тетка, плывшая уверенно, но и словно марево, с гвоздичками в фольге.
Затем перемещалась компания школьников: вертелись, болтали, жевали, взрыв хохота, и еще долго хохотали, оборачиваясь и показывая телу гадкие знаки.
Люди выходили из аптеки, возле которой лежало тело, кто-то ругался, кто-то спешил покинуть место, кто-то, видя, не видел…
Некоторые водилы приветственно бибикали.
Тощий таджик в оранжевом жилете чистил тротуар. Подошел и заносчиво позвал:
– Ты че, грязью лечишься?
Степан взмахнул рукавами пальто и опустил их обратно в грязь. Он лежал в пестрых бликах солнца. Под распахнутым пальто виднелась водолазка. На водолазке, когда-то белой, чернели броско разводы, шоколадная клякса жирнела на переносице. Уборщик тронул голову лежащего сталью лопаты.
К сценке приплюсовалась ветхо одетая старушонка:
– А милиция где? А наше дело телячье… Обоссался – обтекай…
Она засмеялась звонко.
Чумазый юноша валялся среди мутного водянистого города. Небо таяло, было ярко, катило голубые волны. В небе птицы купались размашисто.
Рекордно ранняя весна. И мы не держим зла, Поскольку прошлому ханаВоистину пришла!
Юноша придумал такое стихотворение, пока лежал.
Щеки его недужно розовели, глаза сощурил жар.
– Упал? – закричал на другом конце Остоженки мужик, припарковавший «хаммер» и почему-то не переходивший улицу. – Куда его? Жмурик?
Из арки метнулась фигура в раскрытой лиловой куртке.
– Сте-е-епа-а! – Женщина бросилась через улицу, нагнулась к телу, заслонив небо. Рванула за плечи. – Сынок… У тебя обморок?
Парень хихикнул и вскочил. Женщина отшатнулась, старушка ойкнула, дворник ударил лопатой, поймав ноту асфальта.
Парень пересек дорогу, отекая грязными ручьями. Пронесся в арку, на ходу освободился от пальто, соорудив из него ком, который на бегу прижал к себе.
– Слышь, резкий… – начал мужик у «хаммера».
Беглец исчез в арке.
Он дернул железную дверь подъезда. Поднялся лифтом. Позвонил в квартиру. Он приплясывал отчаянно, словно жаждет в туалет. Отец открыл, а внизу подъезда заслышались гулкие материнские раскаты:
– Сте-епа-а!
Он ворвался, прикрываясь грязным комом, и заготовленная пощечина отца растерянно отпала.
Влетел в комнату. Пальто бросил на пол. Схватил мобильник на стеклянном столике. Прижимая трубку к плечу скулой и слушая, как набирается, заперся на два оборота.
– Але. Чего тебе?
Ответил:
– Я УЗНАЛ: ОНИ ГОТОВИЛИ ПЛАН ВОЗМЕЗДИЯ. ЭТО СРОЧНО!
