Она стояла над тем, что было когда-то любимой скульптурой, и даже заплакать не могла. Слез не было. Внутри – пустота. Ощущение такое, будто через нее пропустили мощный электрический разряд, и все выгорело дотла: сердце, легкие, бронхи. Не было дыхания, по жилам не струилась больше кровь. Там, внутри, один лишь пепел. Так и стояла, бессильно опустив руки. Что толку плакать? Лимбо умерла. Три месяца работы – насмарку. Лимбо умерла, на дворе март месяц, все опостылело, осталась только смертельная усталость. Двадцать лет бешеной гонки за славой, а вы попробуйте так-то: без денег, без связей, без родословной. Только талантом и трудом, трудом и талантом. А кто-то взял – и за двадцать минут уничтожил то, что создавалось несколько месяцев… Сама же идея вынашивалась не один год. Чтобы в итоге на свет появилась скульптура под названием «Лимбо». К персональной выставке, которая должна состояться вот-вот, в конце марта. Она уже понимала, что восстановить Лимбо так быстро не удастся. Значит, выставка пройдет без нее. Без нее… – Ну-ну, успокойся.
Это муж. Положил руку на плечо, ласково и бережно погладил. А она разозлилась. И тут же сорвалась:
– «Успокойся»?! Да, тебе-то что! Не ты ночей не спал! Мучился, вынашивал идею. Не ты руками гнул это проклятое железо, резался до крови, слеп над сваркой! Не ты…
Тут она захлебнулась от возмущения, а муж воспользовался паузой.
– А кто тебя заставлял делать скульптуру из стальных пластин? Выпендриться захотелось? Раньше ты работала с глиной. С мрамором. Чем тебе не угодили шамот, керамика, терракота? Ну, отлила бы ее из бронзы. Потянуло на авангардизм? Не женское это дело: варить. Да что я говорю? – Он махнул рукой. – Разве в тебе осталось хоть что-то от женщины? Ты не женщина, ты – скульптор! Мужской род!
– Зато ты – баба! – не осталась в долгу она. И сжала кулаки. Да, руки у нее не женские. Кисти рук большие, пальцы короткие, подушечки словно расплющены ударом молотка, ногти коротко острижены. Но это для дела. Все в ней – для дела, для любимой работы. А он… – Тебе на меня наплевать! На мои чувства! Я для тебя не женщина, потому что ты уже давно меня не любишь. А любишь только деньги, которые я зарабатываю.
– Ты не забывай: это и мое дело тоже, – обиделся он. – Я в него все свои силы вложил. И время, между прочим. Это я занимался твоими делами, с бухгалтерией договаривался об аренде помещений, о цене на твои скульптуры, наконец.
– Счетовод, – сказала она презрительно.
– Экономист, – поправил он.
– Все равно счетовод!
– Ну, знаешь!
Он обиделся и ушел наверх, в спальню. Их загородный дом – небольшой по размерам, но вместительный. Ничего лишнего и никакой роскоши. Внизу – ее мастерская, гостиная с камином и кухня. Наверху – спальни, крохотная гардеробная. Есть еще летняя веранда, но сейчас дверь туда закрыта наглухо. До апреля, когда станет тепло. Она любит работать в одиночестве, на природе. И кто бы мог подумать, что сюда залезут вандалы! Ничего ведь не украдено! Лишь Лимбо убита.
Она с тоской посмотрела на почти бесформенный кусок железа. Которое когда-то было женщиной. Черной, как ночь. Потому что это Лимбо. Африканка. Какие у нее были чувственные губы! А грудь! А какие руки! Муж ворчал: «Почему ты всегда промахиваешься с руками? То они у тебя какой-то невероятной, нечеловеческой длины, то одна короче другой. Попробуй это продать!»
– Ложь, – сказала она вслух.
Руки у Лимбо были замечательные. Да, длинные. Зато какие выразительные! Над каждым пальчиком она трудилась особо. Над каждым ноготком. И что от всего этого осталось? Груда железа! Муж прав: надо было отлить Лимбо из бронзы, покрыть патиной. Тогда бы она не была такой относительно легкой по весу и пустой внутри. И вандал бы с ней так легко не справился. Она стиснула зубы и застонала. Пепел внутри ожил, собираясь в ком, который в итоге застрял в горле. Как же больно-то! Как больно!
