Она жива!
Все еще жива.
Жива… снова.
Как и прежде, Пробуждение было тяжелым. Наивысший предел разочарования. Глоток воздуха, избавляющий от ночного кошмара, в котором она умирала от удушья, дался ей с необычайным трудом. Лежа неподвижно, Лилит Йяпо раз за разом вдыхала воздух, и каждый раз ее тело вздрагивало от усилий. Сердце отчаянно колотилось, слишком быстро, слишком громко. Ее беспомощное тело свернулось клубком вокруг единственного отчаянно борющегося за существование органа, как у несмышленого зародыша. Постепенно в ее членах, в руках и ногах, начинало восстанавливаться кровообращение, принося с собой волны изводящей игольчатой боли.
Затем, когда тело снова приобрело способность двигаться и сердцебиение успокоилось, она приподнялась на локтях и огляделась по сторонам. Казалось, в комнате царит полумрак, чего прежде, ни в одно из Пробуждений, не было. Тут же она поправила себя. «Казалось» было не тем словом – вокруг на самом деле царил полумрак. Каждый раз после Пробуждения она думала, что реальность – это лишь то, что происходит с нею, что она видит и чувствует, чем бы это ни было. Неоднократно ей приходило в голову – сколько раз она задумывалась об этом? – что вполне могло случиться и так, что она сошла с ума, или находится под наркотиками, или бредит, лежа без памяти, больная, пораженная инфекцией или после полученного ранения. Хотя по большому счету ничего из этого не имело значения – не имело, пока она находилась в заключении, в плену, беспомощная, одинокая, представления не имеющая о своем положении.
Она поднялась и, еще неуверенно от слабости Пробуждения, села и, борясь с головокружением, еще раз оглянулась, осматривая комнату.
Стены помещения имели светлый окрас – белый или, может быть, слегка сероватый. Ее кровать была такой же, как и всегда: однородная монолитная платформа, чуть подающаяся при прикосновении и словно бы растущая из пола. Через комнату напротив в стене имелся дверной проход туда, где, по всей вероятности, имелись ванная и туалет. Как правило, ванная бывала всегда. Пару раз ванны не оказалось, и она, изнемогающая в своей кубической камере без окон и дверей, была вынуждена справлять нужду просто в углу.
Спустив ноги с кровати, она неуверенно встала и, проковыляв к дверному проему и заглянув в его однородный полумрак, с приятным чувством убедилась, что на сей раз ванная и туалет у нее имеются. На этот раз в ее распоряжении были не только унитаз и раковина, но и душ. Экая роскошь!
Что еще у нее есть?
Совсем немного. В комнате была еще одна платформа-возвышение, точно такая же, как и та, что служила ей кроватью, разве что немного повыше. Это возвышение должно служить, по всей видимости, столом, хотя о стульях никто не позаботился. На столе уже кое-что стояло. Один знакомый предмет. Тарелка с едой – как правило, это бывала каша-размазня или волокнистое тушеное овощное рагу со странным привкусом. Тарелка тоже была съедобной – но, раз попробовав откусить кусочек, она больше никогда тарелку не ела, и как только опустошала ее от еды и ставила обратно на стол, тарелка немедленно распадалась на мелкие фрагменты, обращаясь в ничто.
Кроме тарелки на столе на этот раз имелось еще кое-что. Плохо различая «это» в потемках, она наклонилась и потрогала рукой.
Одежда! Аккуратно сложенная стопка одежды. Торопливо подхватив невиданное диво, она впопыхах рассыпала стопку, потом собрала снова и торопливо принялась одеваться. Длинная, по бедра, светлая рубаха и широкие прямые брюки до щиколоток из светлой, невероятно легкой и поразительно мягкой ткани, которую она поначалу приняла за шелк, но потом, по причинам, которые не могла как следует объяснить, отвергла эту догадку. Она запахнула рубаху, и та сама собой осталась закрытой, хотя, как только она прикоснулась к паре планок у ворота и потянула их в стороны, немедленно снова легко разошлась. Это навело ее на мысль о застежке-липучке «велкро», хотя ничего похожего на рубахе не обнаружилось. Первый раз после Пробуждения ей дали одежду. Сколько раз она умоляла своих пленителей о самой простой одежде, которой смогла бы прикрыть наготу, но все безрезультатно. Теперь же, одевшись, она почувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем когда бы то ни было с момента первого Пробуждения в этой темнице. Чувство безопасности было ложным, и она понимала это, но с некоторых пор научилась ценить любое, даже самое незначительное положительное изменение в своем положении, какое только было возможно в этом ужасно однообразном и тягучем как смола существовании.
