– Я требую развода!
Эти три слова произвели эффект упавшего на землю неба. Во всяком случае, для меня. Сказать их оказалось сложно, я очень долго морально к этому готовилась. Вот только мои слова, кажется, услышала только я. Во всяком случае, тот, которому они были адресованы, как ни в чем не бывало продолжал наигрывать мелодию. После чего поднял на меня рассеянный взгляд и поинтересовался:
– Дорогая, ты что-то сказала?
Хотелось зарычать, разбить вазу (желательно о чью-то голову), топнуть ногой. Но я сдержалась. Потому как все это не имело никакого смысла. Он бы просто не понял причину моей истерики. С гениями, знаете ли, крайне сложно жить. Они всегда в себе и не способны сразу перейти в реалии настоящего мира. Поэтому вместо ответа я взялась за крышку фортепьяно, на котором мой обожаемый муж наигрывал новую, пришедшую в голову мелодию, и опустила крышку. Он едва успел одернуть пальцы и обиженно посмотрел на меня:
– Катя, я не понял. Что происходит?
– Островский, я же сказала, – терпеливо произнесла я, мысленно круша все вокруг. – Я хочу развода.
– Развод? – еще один непонимающий взгляд человека, который не до конца вернулся в реальность. Еще бы! Он последнее время работал как проклятый, не замечая ничего вокруг. Я уважала его за эту способность всегда достигать цели, отгораживаясь от всех несущественных факторов. И даже завидовала немного. Пока не осознала в один прекрасный день, что сама стала таким фактором. И если раньше я с пониманием относилась к подобным закидонам самого дорогого для меня человека, то теперь просто не выдержала.
– Какой развод, Катя? Ты про дебильные розыгрыши, о которых снимают программы? Или что?
– Островский, ты когда последний раз телевизор смотрел? – невольно заинтересовалась я. – Эта «гениальная программа» уже лет десять не идет. Наверное, – с сомнением добавила я, поскольку данный предмет у нас не включался практически с самой свадьбы. Я вообще сомневаюсь, что он до сих пор работает. Проверить как-нибудь, что ли? Ну так, ради разнообразия.
– Тогда о каком разводе ты говоришь? – я поймала на себе цепкий взгляд. О, великий Роман Островский наконец-то соизволил вернуться с небес на землю. Хорошо еще, что узнает свою покорную слугу. То есть жену, которая всегда берегла своего гения от реалий внешнего мира.
Все, это невозможно! Я терпеливый человек, очень терпеливый, но… Пальцы сами потянулись к стоявшей на пианино вазе с цветами. Одной рукой я вытащила букет, другой вылила из сосуда воду на своего муженька, чтобы он вернулся из творческого полета на грешную землю. А потом еще, чисто для самоудовлетворения, долбанула с силой вазой об пол. Та разлетелась хрустальными осколками, и мне как-то даже немного легче стало. Вот честное слово!
И неважно, что муж ошарашено на меня смотрит, судя по всему, прикидывая, где в наше время можно вызвать экзорцистов, которые прогонят из меня беса и вернут назад его безукоризненную женушку.
– Очень простом, Рома, – устало произнесла я. – Я хочу с тобой развестись. Уйти от тебя. Убрать штамп в паспорте. Какие еще синонимы мне нужно подобрать, чтобы ты понял, о чем я сейчас говорю?
Ну вот что он за человек! От него даже уйти по-человечески не получается. Приходится по пунктам, вплоть до запятых, объяснять, что происходит. Не потому что он глупый, нет. Просто Роман Островский – до боли творческий человек. Талантливый композитор, способный из любой фигни создать конфетку. Он не чурался светского общества и богемы, потому что чаще всего именно там находил заказчиков. Я бы даже назвала его душой этого самого общества. Вот только дома он был совсем другим – слегка рассеянным, погруженным в работу. Гений, одним словом. Именно так я и называла его в разговорах с подругами. «Мой любимый гений». Кто бы знал, что в один прекрасный день у меня закончится терпение.
