Кир видел, как её везли в палату. Слава Богу, они успели, и Аня осталась жива, но ребёнок… Ребёнка больше не было. Маленький комочек, которого они недавно рассматривали на снимке узи, больше не существовало. И это полностью его вина. Не доглядел. Ошибся. Опоздал. Ему нужно было слушать жену, но Кирилл слишком упёрся, не желая видеть очевидного. Череда неправильных решений и вся жизнь полетела под откос, а его сердце истекало кровью, порванное в клочья.
Он зарылся руками в волосы, словно желая выдрать их с корнем. Метался из стороны в сторону, как зверь, запертый в клетку, с ума сходя от невозможности всё исправить, изменить.
— Анютка, прости меня, если сможешь. Ты только держись… Борись… Не сдавайся…
Он сейчас больше напоминал помешанного, сбежавшего из психбольницы. Глаза красные, воспаленные, отдающие характерным одержимым блеском. Ожидая новостей о её состоянии, курил всё новые и новые сигареты, давясь их горечью. Мозг отказывался верить в происходящее и твердил, что это всё страшный сон, и вот-вот этот кошмар закончится, стоит ему открыть глаза, и он обнаружит теплую, мягкую жену у себя под боком, которая с улыбкой на лице пожелает ему доброго утра… Рассудок таким образом защищал себя, не давая психике окончательно свихнуться.
Но как бы он не хотел, реальность была иной. Всё было плохо. Отвратительно. Омерзительно. И ведь Кирилл сам довел до подобного. Господи, чем он думал? Почему слушал мать, а не жену?
— Кир, иди к жене, — обратился к нему отец, положив руку на плечо. — Когда она очнется, ты должен быть рядом. Я договорился с докторами, тебя проводят.
Отец приехал сразу, как и Оксана. Всё это время они были рядом. Кир был очень благодарен отцу, ведь именно он занялся Маргаритой и ее подельниками, не позволив им сбежать.
— Пап, — хрипло выдохнул он, посмотрев на отца больными глазами, и замолчал. В голове было так много, но произнести это вслух Кирилл был не в силах.
— Ты должен быть с ней, — строго произнес он, хотя в голосе Зимина и слышались нотки жалости, хотя он ее не заслуживал. — Тебе плохо, но Ане сейчас гораздо хуже. Она подверглась насилию, потеряла ребенка, едва выжила. Сейчас кто-то из вас должен быть сильным.
Кирилл кивнул, хотя и медлил. Понимал, что после всего Аня может не захотеть видеть его, и безумно боялся этого. Несмотря ни на что, он безумно её любил и не хотел отпускать.
— Ты прав, — ответил Кир, потерев ладонями лицо. — Ты как всегда прав, отец.
Жаль, что он его не послушал в свое время. Сейчас бы не оказался в своем персональном аду.
Перед входом в палату, он долго стоял у двери. Не решался. С мыслями собирался. Пытался придумать, что именно скажет, когда Аня откроет глаза. Как сообщить, что их ребёнка больше нет? Как успокоить? Как прощения просить? Кинуться в ноги и клятвенно обещать, что больше никогда подобного не повториться? Да ну… Ей точно от этого легче не станет, как и ему. Просто невозможно найти слова, чтобы оправдать его поведение в последние недели. Нереально подобрать слова, чтобы успокоить мать, потерявшую нерождённого сына.
И всё же он вошел. Тихонько проскользнул в палату и тяжело выдохнул, увидев свою жену. Она спала, лежала на койке, рядом пищали какие-то приборы. Обычно румяная, сейчас она была бледнее смерти. Тонкая кожа отдавала синевой, лицо припухшее, под глазами синяки. Волосы спутались и разметались по подушке.
Кир тяжело сглотнул. Невыносимо больно было видеть её в таком состоянии. Ему казалось, что кто-то проткнул его грудину раскаленным прутом и повернул. Дышать стало практически невозможно. Он медленно подошел к кровати и сел на куцый стул. Опустил голову вниз и запустил руки в многострадальные волосы.
