Я стояла у окна кухни, рассеянно помешивая ложкой остывший чай.
За стеклом моросил дождь — унылый, серый, словно размытый
акварелью. Точно такой же, как в тот день, когда я встретила Диму.
Восемнадцать лет назад... Господи, куда ушло это время? Тогда я
была другой — молодой, стройной, с огненно-рыжими волосами и
беззаботным смехом, который разносился по всему двору. Теперь же в
зеркале на меня смотрела женщина средних лет, с усталыми глазами,
первыми глубокими морщинами и десятком, нет, двумя десятками лишних
килограммов.
Из детской раздавался смех — искренний, заливистый. Максим и
Катя играли в своей комнате, то и дело переговариваясь. Их радость
должна была согревать меня, но тревога, поселившаяся внутри, не
отступала. Последние месяцы я жила в каком-то липком предчувствии
беды. Дима изменился. Он поздно возвращался с работы, его телефон
стал для него чем-то вроде бронированной крепости, а на мои вопросы
он отвечал с холодной отстранённостью.
— Мама! Мамочка! — Катин звонкий голос вырвал меня из
раздумий.
Я поставила чашку на стол и пошла в детскую. Катя стояла у
двери, её русые волосы были растрёпаны, а в глазах светилось
нетерпение.
— Что случилось, зайка?
— Мы хотим пиццу на ужин! — воскликнула она, а Максим, стоя за
её спиной, энергично закивал.
— Хорошо, сейчас закажу, — улыбнулась я, хотя сердце сжималось.
Последние месяцы пицца стала нашим постоянным ужином. Я почти
перестала готовить — зачем, если Дима больше не ел мою еду?
"Слишком жирно", "слишком пресно", "вообще несъедобно" — его
претензии звучали всё чаще.
Когда часы пробили восемь, я начала нервничать. Дима обычно
приходил в семь, а теперь... Я взяла телефон, дрожащими пальцами
набрала его номер. "Абонент недоступен". Сердце пропустило удар.
Такое случалось всё чаще, и всякий раз внутри что-то ломалось,
медленно, но неотвратимо.
В половине девятого дверь наконец открылась. Дима вошёл, бросив
ключи на тумбочку, и я сразу почувствовала резкий, чужой запах
дорогого парфюма. Его рубашка была помята, а на щеке — едва
заметный след от красной помады.
Сделала шаг вперёд, сглотнула комок в горле.
— Дима... кто она? — мой голос дрогнул, и я ненавидела себя за
это.
Он остановился на секунду, словно обдумывая ответ, а потом
медленно снял пиджак, аккуратно повесил его в шкаф. Ни тени
смущения, ни капли раскаяния.
— Екатерина Андреевна, нам нужно поговорить, — его голос был
деловым, холодным. Тон, которым он обычно разговаривал с партнёрами
по бизнесу, но не со мной. Никогда со мной.
Что-то внутри взорвалось.
— Не называй меня так! — я почувствовала, как по телу пробежала
дрожь. — Я твоя жена!
Он посмотрел на меня так, словно я сказала что-то нелепое.
— Была, — медленно произнёс он. — Я подал на развод. У меня...
другая жизнь теперь. Софья... Она молода, красива, понимает
меня.
Мир рухнул. Всё, что я строила, за что держалась, в одно
мгновение превратилось в пыль. Воздух стал вязким, грудь сдавило
так, что я едва могла дышать. Я хотела кричать, ударить его,
выплеснуть всю боль, но только стояла, цепляясь за край стола, как
утопающий за последнюю доску.
А он уже отвернулся, достал телефон, легко набрал сообщение.
Возможно, ей. Софье. Моё место в его жизни было занято. Я больше не
существовала.
Каждое слово, что он произнёс, было словно удар ножом. Острые,
холодные, проникающие прямо в сердце. Я медленно опустилась на пол,
чувствуя, как реальность размывается, как стены квартиры, ещё
недавно такой уютной, вдруг начинают давить со всех сторон. Где-то
вдалеке — как будто через толстое стекло — слышались детские
голоса. Испуганные, дрожащие. Но я не могла пошевелиться.
— Ты не получишь ни копейки, — его голос был ровным,
бесстрастным. Ни капли сомнений, ни намёка на сожаление. — Все
счета оформлены на меня. Квартиру придётся продать. Она записана на
нас обоих.
