Квартиру, которую я недавно купил, продавали наследники умершего мужчины. Не желая чистить многолетние завалы своего почившего родственника, они оставили ее как есть, то есть страшно захламленной. Родственник, с которым я вел дело, по поводу моих расспросов хмыкнул: «Нам его похороны обошлись в копеечку. Так что возиться с оставшимся барахлом я предоставляю вам». «Но также квартира идет дешевле?». На что мужчина, философски заметил: «А разве вас это не устраивает?».
Вытаскивая кучи хлама, я наткнулся на старый дипломат. Когда-то это была роскошная вещь. Престижная. Обтянутый телячьей кожей тисненой фактуры, светло-коричневого оттенка, этот чемоданчик придавал его владельцу определенный статус. И начинка всегда соответствовала его статусу. Но дни чемоданчика прошли.
Теперь в потерявшем цвет и форму предмете лежали несколько блокнотов и ученических тетрадок, исписанных неровным, почти неразборчивым почерком. Некоторые листки в блокнотах не читались. По виду тетрадей можно было предположить, что они иногда служили подкладками под сковородки и кастрюли. Листы были залиты бурыми пятнами, либо замазаны непонятной субстанцией или пропитаны масляными потеками. Никаких причин хранить эту макулатуру у меня не было. И все же что-то остановило меня от выбрасывания залежалой кучи истрепанных бумаг в мусоропровод. Мельком глянув на бумаги, я оставил чемоданчик. Что-то в этих записках меня привлекло. Но уйма дел и время поджимали, поэтому разбор бумаг я отложил на потом. …
Много позже, копаясь на антресолях, я вновь наткнулся на чемоданчик. Невольно я втянулся в просмотр записок. Поначалу я не мог понять, что заставляет меня их читать. Но постепенно до меня дошло. Странная манера письма и какая-то вселенская отстраненность чувств бросались в глаза почти в каждом из этих текстов.
Читал я вперемешку. Отрывки и фрагменты записей сменялись развернутыми описаниями случаев из жизни. В блокнотах было больше отрывков. Тетради, возможно в силу их большей протяженности пространства для письма, давали простор откровениям и более подробным описаниям жизненных ситуаций. Правда, таких было немного по сравнению с рвано-торопливой скорописью текста в блокнотах. Я предположил, что, возможно, мужчина носил блокноты с собой, а тетрадям он обращался дома в минуты смурных, пьяных загулов. Много было записей чисто практического свойства: подсчеты, списки долгов, расписания автобусов, электричек, имена, номера телефонов и просто листков, заполненных неразборчивым почерком. Но мне это не мешало. Я их пропускал автоматически. Глаза сами находили более-менее значимые тексты.
И еще одно обстоятельство привлекло мое внимание: все записи были в третьем лице. Выходило, что записки были о ком-то, весьма знакомом автору человеке. Было очевидно, что автор писал о себе, но почему-то в третьем лице. Создавалось впечатление, что мужчина хотел взглянуть на себя как-бы со стороны, понять, что же он такое на самом деле. Разгадка этих записок нашлась в самом конце одной из тетрадей. Едва разборчивым, нервным почерком на отдельной странице было написано: «Он был идиотом. Жил, как идиот, и умер, наверное, тоже так же…».
Мужчина отставил стакан. Он пил уже несколько часов подряд. Почти весь день. В последнее время запои становились все чаще и продолжались дольше. Наутро мужчина похмелялся остатками и заново валился отсыпаться. Вечером надо было вставать.
Бывало питье заканчивалось. Он с трудом одевался и выбирался из квартиры. Оказавшись на улице, мужчина останавливался в раздумье. На ней было несколько торговых точек для продажи спиртного. Направо павильоны, налево маркеты. До маркетов было гораздо ближе. Но мужчина, не задерживаясь, направлялся к павильонам. Там, в одном из них, работала славная дама. Она всегда давала товар в любое время. Иногда у мужчины не хватало денег. Тогда дама, скупо улыбнувшись, говорила: «Потом занесете».
