Дежурство закончилось так рано, что город еще не был виден в утренней полумгле. Он лишь угадывался, и то не видом своим, а обликом – смелостью и стройностью. И близостью большой воды, свободного холодного пространства.
Конечно, Рената не думала обо всем этом вот так определенно, отчетливо. Она до того устала после дежурства – все мамочки зарожали под утро, одновременно, будто по команде, – что передвигалась в этом пространстве – конечно, и смелом, и стройном, и свободном – машинально, совсем его не замечая.
Она вышла из больницы и направилась по Второй линии к метро. Когда-то в детстве она и жила здесь, на Васильевском, и родители ее здесь жили, и бабушка с дедушкой, и все поколения семейства Флори с тех самых пор, как судьба занесла их в Россию, в стройный город Петербург. Но когда Рената училась в третьем классе, их коммуналку расселили и жильцам дали квартиры в Озерках. Кажется, об этом никто и не горевал. Во-первых, что же горевать, если все равно ничего не изменить – выселяйся куда велели; тридцать лет назад никому и в голову не могли прийти иные мысли. А во-вторых, ванна, которая не стоит посередине кухни, отделенная от газовых плит клеенчатой занавеской, а располагается в отдельной ванной комнате, а значит, в ней можно мыться в любое время дня и ночи, притом без очереди, – это было такое очевидное благо, обсуждать которое казалось, право же, странным.
В эту самую ванну Рената и мечтала теперь погрузиться. А потом немедленно уснуть. Способность не спать сутками, приобретаемая всеми медиками еще в институте, с недавних пор стала ее подводить. Не всегда, правда, но все же. Возраст, видимо, такой подошел. Рената думала о своем возрасте спокойно, без надрыва и без присущего большинству женщин страха.
Так что по сторонам она не смотрела и ничего вокруг не замечала. Только Нева была огромна, как вздох, ее невозможно было не замечать даже в тусклых февральских утренних сумерках.
В вагоне Рената задремала, но проснулась ровно за две минуты до своей станции. С тех пор как в Озерки пустили метро, жить здесь стало удобнее.
В хлебном киоске возле дома она купила сдобную булку. Утром всегда были свежие, даже теплые еще, и она всегда покупала здесь сдобу – после дежурства для себя или по дороге на работу к общему чаю.
Уходя вчера в больницу, Рената поменяла постельное белье, и теперь, после ванны, с удовольствием вытянулась на свежей простыне.
«Это ли не блаженство?» – сонно подумала она.
Конечно, это было именно блаженство: прийти с любимой работы, чувствуя толковую усталость ума и тела, принять ванну и со спокойным сердцем уснуть в чистой, теплой постели.
И она закрыла глаза, улыбнулась и уснула.
Телефон зазвонил, кажется, ровно через минуту после этого. Рената быстро села на кровати. Она никогда не отвечала на звонки лежа, потому что обычно это бывали какие-нибудь срочные больничные вопросы, отвечать на них надо было внятно, а резкое движение помогало быстро вынырнуть из сна и поставить голову на место.
– Рената Кирилловна! – Голос Антона звучал растерянно. – Ирка родила.
– Как родила? – Невозможно было, кажется, задать более глупый вопрос! – Когда?
– Да сейчас. Только что. Утром забрали, к вечеру родила.
Все правильно, в Нью-Йорке сейчас именно вечер. Но рожать-то Ира должна была только через месяц!
– Антоша, но почему же вдруг? – воскликнула Рената. – Что с ней случилось?
– Ничего не случилось, – пробормотал зять. – Пошла утром умываться, ой, говорит, рожаю… Ну, и забрали ее.
– И… как? – с замиранием сердца спросила Рената.
– Что – как?
Все-таки Антон иногда производил впечатление клинического идиота, несмотря на весь свой математический талант!
