После странного звука, раздавшегося в медкабинете, дверь оставалась закрытой. Никто оттуда не выходил в течение долгой напряженной минуты, и Трясогузов, быстро глянув на Канарейкина, жестом показал, что надо бы подойти и, хотя бы, дверь открыть, чтобы всё, наконец, увидеть.
Канарейкин встал со стула. Книжка снова упала на пол, но охранник даже не оглянулся. Он подошел к кабинету и тихо постучал. Ему не ответили. Он оглянулся на Трясогузова.
– Стучи еще! – сказал толстяк.
Охранник снова постучал и крикнул в замочную скважину:
– У вас там всё нормально, Маргарита Павловна?
– Да, да, всё прекрасно! – тут же ответила Кондрашкина, хотя голос ее был каким-то странным.
– Я вам нужен? Можно к вам зайти? – вновь спросил Канарейкин.
– Нет – у меня осмотр! – строго ответила она. – Я сама позову!
Канарейкин пожал плечами.
– Слыхал?
– Ага, – ответил Трясогузов. – И часто у нее так?
– Первый раз: никогда раньше там никто так не падал, – ответил Канарейкин.
– Понятно.
Трясогузов снова посмотрел на фотографии охранника: счастливое, в общем-то, лицо ребенка, пусть и сидевшего в инвалидной коляске. Наверное, Альфред в детстве тоже выглядел вот таким же довольным жизнью, только он ничего не помнил о том времени…
Дверь медкабинета, наконец, открылась: вышла Елена – бледная, и, словно, еще более худая.
– Пока, Рит, – сказала она тихим голосом и, не глядя на Трясогузова, подошла к невидимой двери, тут же открывшейся перед ее носом, когда она тихо произнесла «волшебные» слова.
– Прошу, – сказала Кондрашкина Трясогузову, тревожным взглядом провожавшему Елену.
– Что с ней? – спросил он, как только въехал в кабинет.
Кондрашкина улыбнулась:
– Обычные женские дела, которые вам не должны быть интересны. Ну, что ж, займемся вами?
Маргарита вновь достала из ящика стола серебристый кубик и положила его рядом с медкартой Трясогузова.
Он хотел заглянуть в эту карту, чтобы хотя бы прочесть диагноз, или еще что-нибудь, говорившее о его лечении, но Маргарита, проследив за его взглядом, закрыла карту и, облокотившись о спинку стула, спросила:
– Как вы себя сегодня чувствуете? Подождите, не отвечайте, – она вытянула вперед руку, – сначала ответьте, как вы спали сегодня ночью?
Трясогузов пожал плечами, потом стал вспоминать.
– Ну, и как же вы спали? – вновь повторила Маргарита свой вопрос, слегка раздраженная затянувшейся паузой.
– Вы знаете, – ответил Альфред, – мне перестали сниться обычные сны, вернее, снятся, но уж больно странные они какие-то.
– Почему вы называете их странными?
– Ну, потому что, так и есть! – ответил он, удивляясь, что Маргарита не смогла его понять.
– А если конкретнее?
Трясогузов вновь на секунду задумался.
– Ну, мне снится одна и та же женщина, которая пропала с нашего корабля, когда мы плыли сюда, на «Цитрон». Многие, в том числе и я, посчитали ее тогда мертвой. Но она снится мне и, вроде как, зовет куда-то, а я ничего понять не могу.
Маргарита внимательно на него посмотрела.
– Вас связывали личные отношения?
Трясогузов улыбнулся:
– Нет, мне она, в общем-то, была безразлична, как женщина, но вот, моему другу Штукку…
Маргарита вновь подняла руку в протестующем жесте:
– Нет, о друзьях мы не будем сейчас говорить – только о вас. Итак, она вас куда-то зовет, но вы не можете понять, куда, так?
– Да, – кивнул Альфред.
– Вы можете описать обстановку, в которой вы, в тот момент, находились?
– Ну, примерно, – сказал Трясогузов, вспоминая детали. – Остров, какой-то, где много солнца; ветерок такой слабенький-слабенький; песок, как на пляже. Много, очень много песка. И, вы знаете, скорее всего, это не песчаный карьер, и даже не пляж, а, наверное, часть пустыни.
– Так, хорошо, – снова перебила его Маргарита, – мне нравится, что вы можете так много вспомнить, несмотря на то, что эти сновидения могут длиться всего несколько секунд, но наш мозг, за это время, может запомнить всё до мельчайших деталей. А теперь, напрягитесь и вспомните, пожалуйста, что она вам говорила, и как звала к себе, то есть, какие жесты при этом использовала, например.
