1734 год, Англия
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
1.
Саймон Реджинальд Шелтон, тринадцатый и последний в роду графов
Беркшир, намазал куском жира левую руку, а затем, морщась от
боли, начал пытаться протиснуть ее через железное кольцо.
Почти месячный пост, на который Саймон обрек себя добровольно, –
его кормили не так уж плохо, но узник почти всю еду оставлял своим
добрым соседкам-крысам, - не пропал даром. Кисть руки
медленно, но верно, хоть и сдирая кожу, продвигалась сквозь
заржавленное железо, - и, наконец, оказалась освобожденной. Саймон
про себя возблагодарил своих предков, от которых унаследовал узкие
запястья и маленькие, так же как и стопы, кисти рук. Ну, и
своих тюремщиков, конечно, - сегодня они, расщедрившись, принесли
пленнику на ужин кусок жирной баранины.
Саймону вдруг вспомнилась длинная галерея
портретов графов и графинь Беркшир в лондонском особняке его
отца... По мужской линии из поколения в поколение передавались в
роду высокий рост и, при этом, аристократически маленькие,
по-женски узкие в запястьях, с длинными пальцами руки. Художники
изображали эти последние обычно или держащими поводья породистых
скакунов, или сжимающими усыпанные каменьями эфесы шпаг.
Вспомнилась Саймону и легенда об одном из его предков, Сириле
Беркшире, которого высмеял как-то на пиру король Генрих Седьмой –
за изнеженность, холеность и тонкость пальцев. Тогда Сирил взял со
стола серебряную чашу и сплющил ее в лепешку одной левой рукой, а
затем ею же раздавил крепкое яблоко так, что из него брызнул
сок.
Но сейчас было не до семейных легенд и преданий. Саймон подавил
стон, растирая онемевшую ободранную кровоточащую кисть. Итак,
первый шаг на пути к свободе сделан. Теперь осталось дождаться
вечера, когда Мич по прозвищу Петля и его сообщники отправятся на
очередное «дело» - и, захватив ключи, попытаться выбраться из
замка. Пленник надеялся, что это окажется не слишком трудным, –
сегодня сторожем, по его расчетам, должен был остаться не
проницательный Фредди Птицелов, а тугодум Энгус Кривоног, которого
будет несложно обмануть. Главное – набраться сил перед этим
последним шагом, а их-то у истощенного узника осталось не так уж
много...
Саймон прилег на лежанку и закрыл глаза, время от времени почесывая
то грудь, то грязную голову, то нечесаную всклокоченную бороду,
мечтая о горячей ванне – как когда-то, в прошлой жизни, когда его
купали в благоухающей розами воде... Ну и страшный должен быть у
него вид – после двадцать пяти дней на цепи, без возможности толком
даже ополоснуть лицо!
Вдруг узник сел и, повернув голову, прислушался. Да, громыхали
замком от двери, ведущей в подземелье. Странно – в такой неурочный
час?.. Уж не за ним ли это идут? Тогда надо втиснуть руку обратно в
кольцо, - но Саймон почувствовал, что это свыше его сил. Ему ничего
не оставалось делать, как приготовиться к тому, что его
освобождение будет обнаружено, - а тогда от Мича пощады не жди, в
лучшем случае пленника изобьют до полусмерти, а в худшем...
Дверь с противным скрипом разомкнулась, на лестнице, ведущей вниз,
послышались шаги, затем какая-то возня, сдавленные крики и взвизги.
По полу и стенам заметался свет лампы. Саймон, чтобы вошедшие не
увидели, что кольцо уже не сковывает его руку, остался на своей
лежанке, хотя длина цепи позволяла ему подойти к решетке, служившей
дверью узилища.
Напротив располагалась такая же камера, и Саймон увидел главаря
шайки Мича Петлю, который, со связкой ключей в одной руке и лампой
в другой, подошел к ней и отомкнул большой висячий замок.
- Давайте ее сюда! – крикнул он. И вновь послышались взвизги, крик,
а затем – звук пощечины.
- Она еще и кусается! – это был голос Птицелова, задыхающийся и
злобный. В поле видимости Саймона, наконец, появились остальные –
Фредди и Энгус – они тащили извивающееся, явно не мужское,
тело, закутанное в перепачканный землей и травой плащ.
