…Однажды я путешествовал со своим товарищем-журналистом из столицы по Вологодчине, и он под конец наших поездок спросил:
– Я не видел в ваших лугах ни одной коровы и усомнился в справедливости того, что ваш край считают молочным.
– Ты что, не знал? – удивился я. – Уже лет десять, как коров заменили биохимическими установками по производству искусственного молока!
Я пошутил, но как-то пошутил убедительно, что даже сам в это едва не поверил.
– И теперь, – говорил я, – все эти кефиры, ряженки, «домики в деревне», «резные палисады», сливки и сливочное масло, которые вы потребляете в Москве – всё это делают из молока, полученного на этих установках!
Товарищ был ошарашен, но вынужден был поверить. Биохимия нынче шагает семимильными шагами. Он как-то сник, потерял интерес к молочным витринам в супермаркетах, даже на вологодское масло перестал восторженно реагировать. Так что пришлось исправляться: вести его на ближайшую ферму, договариваться с руководством хозяйства, ветслужбой, чтобы пустили столичного человека взглянуть на настоящую живую корову.
Это был колхоз «Родина», самое знаменитое хозяйство на Вологодчине, да и на всем пространстве матушки России, таких гигантов не много, по пальцам можно пересчитать. Помню, мы попали на «контрольную дойку». Это своеобразный экзамен для коров, когда по взятым у них пробам молока определяется жирность, содержание белков, протеинов и еще масса других показателей, по которым будут составлять индивидуальные рационы и определять витаминные добавки и иные элементы, необходимые для полноценной жизнедеятельности и молокоотдачи.
Как раз замеры брали у коровы по кличке Жара, величавой, холеной красавицы, белого с редкими темными пятнами окраса. Так вот в утреннюю дойку она дала 18 литра молока, в обеденную – 19, а про вечернюю мы не могли узнать, потому что к тому времени уехали в город, но, наверное, литров под двадцать дала тоже. И это была, в общем-то, рядовая корова.
Эти результаты поколебали мою гордость за землячку, знаменитую шекснинскую корову Вену, которая в сороковых годах установила мировой рекорд по суточным надоям молока – 82, 4 литра… И рекорд этот продержался 17 лет, пока его не побила кубинская корова Убре Бланка – Белое Вымя, надоившая 127 килограммов молока. Сегодня в Гаване стоит памятник этой легендарной корове. Наша легенда удостоилась быть выставленной в виде скелета на зоотехническом факультете Вологодского молочного института. Но и он был утрачен при очередной реорганизации…
Реорганизация… Вот, наверное, ключевое слово нашего беспамятства. Революция, реорганизация, ревизия, репрессия,рецессия… Все эти слова-заклинания имеют приставку «ре», означающую «движение назад» или «откат»… Теперь вот в рамках бесконечных и непонятных реформ придумали еще оно ключевое слово: «оптимизация…», которое так же к развитию нас не призывает… А вот к оптимизации памяти ведет напрямую: потому что хранителей памяти оптимизировали, вычистили из нашей жизни, переписали, вычеркнули прошлое, что бы нынешнее «кое-как» и откровенное «хуже некуда», выглядело более или менее сносно…
Мне давно мечталось и хотелось развить эту коровью тему, копнуть ее поглубже, поискать корешки молочного животноводства здесь на Севере. Не зря предки наши искали мифологическое Беловодье, где «земля полна молока и меда». Искали, искали и, видимо, нашли, обрели его… Беловодье —то.
Мы снимали с Валерием Татаровым, известным телеведущим из Санкт-Петербурга, фильм о нашем великом земляке Николае Васильевиче Верещагине, создателе молочной отрасли в той дореволюционной царской России, о которой мы все чаще вспоминаем со вздохом сожаления. А дело его с революцией не погибло, а осталось и окрепло в колхозах, в сети малых сепараторных, сыроварен, головных маслозаводов, о которых мы так же вспоминаем сейчас со вздохом сожаления.
