Мы жили в прекрасном старинном замке, в котором хватало места нам всем.
Наш замок висел на двери, иногда поскрипывал от ветра.
Иногда в замок приходили новые люди, стучали в ворота – мы впускали их, наливали глинтвейн, подогревали ванну с шампунем и отводили гостям комнату.
В нашем замке было отверстие для ключа.
По вечерам в замке зажигали свечи и устраивали веселые танцы.
Однажды наш замок сломался. Мы позвали мастера.
Мастер пришел и спросил:
– Что у вас за замок?
– Мы не знаем, – сказали мы.
– А не знаете, так как я вам его чинить должен? Если это замок, который висит на двери, я развинчу его отверткой, если это замок из камня, я возьму камень и цемент. А так – что же мне взять?
Мы не знали.
И мастер не знал.
И ушел ни с чем.
Сегодня метель.
Сегодня, это когда? Это сегодня сегодня. Тридцать седьмого дня лунного месяца.
Метель.
То есть, метель, это не просто сегодня метель, это такая метель, что всем метелям метель, когда у-у-у-у-у-у-у! – снег воет, кружится, и у-у-у-у-у! – снежинки летят, и ветки летят, и деревья летят, и дома летят, и луна летит то вверх, то вниз, заблудилась луна, и повозки летят… не-ет, повозки не летят, в такую погоду никто из дома носу не высунет, повозки в теплых сараюшках спят, а люди у очагов греются, пьют чафе, рассказывают сказки…
И метель в метели летит, сама метель в метели заблудилась, у-у-у-у-у, летает туда-сюда, ищет выход из самой себя, не находит…
А это что?
Никак повозка едет…
Да нет, быть не может, откуда повозки в такую погоду, повозки до… а вот нет, летит повозка то вверх, то вниз, кувыркается в бесконечной метели, ищет дорогу, которой нет.
Машет экипаж перепончатыми крыльями.
Качается на экипаже единственный фонарь, второй уже улетел, потерялся…
Чу! Показалось… нет, не показалось, вот он, огонек, мерцает вдалеке.
Закоченевший возница направляет экипаж к огоньку, ну давай же, крыльями, крыльями маши, ну, родной, ну, еще…
Экипаж беспомощно взмахивает крыльями, кувыркается в метели.
Огонек меркнет.
Исчезает.
Экипаж мечется среди снега, возница обреченно опускает вожжи, – спасения нет…
Снова огонек – тусклый, робкий – экипаж несется к нему, рассекая пелену метели…
Закоченевший экипаж прибивается к крыльцу, закоченевший возница стучит в тяжелые двери.
– Кто это в такую погоду?
Это отец семейства. Недоволен отец семейства, в такую-то погоду добрые люди по домам сидят, а тут на тебе…
– Пусти его… пусти!
Это мать семейства. Волнуется, кто там замерзает на улице в такую ночь.
Отец семейства сомневается, наконец, спохватывается:
– А-а-а, привез, наконец-то!
И Рамья подскакивает, хлопает в ладоши:
– Привезли! Привезли!
Распахиваются тяжелые двери – и верно, входит гонец, несет тяжёлые короба, сгибается под их тяжестью.
– Привез… наконец-то, – кивает отец семейства, – ну давай… распаковывай…
И оглядывается воровато, не видит ли кто из слуг, а то мало ли…
Гонец распаковывает коробы, отец семейства наклоняется, вынимает товар, спохватывается, передает благоверной своей, это тебе вышивание приехало… снова смотрит в короб, вынимает шкатулку, принюхивается, и-э-э-э-х-х-х, знатный табак…
Рамья ждет.
Ничего не происходит.
Рамья осторожно напоминает:
– А… а мне?
– Ах да, вам, добрая госпожа… – курьер ищет что-то среди коробов, бледнеет, – странно… ничего нет…
Рамья заливается слезами:
– Потерял, потерял!
Отец семейства пытается успокоить дочь:
– Что ты, в самом деле, окстись, человек в такую погоду доехал, а ты…
Экипаж гонца хлопает крыльями в сараюшке, волнуется. Гонец бросается в сараюшку – так и есть, вот и последний короб в экипаже стоит, где товар для Рамьи припасен.
