Ветви векового дуба, мимо которого шла широкая тропа от селения Вабежа к капищу – ритуальному месту рода Кобяк, гнулись от порывов сильного ветра, клонились к земле от дождя. Сверкали молнии, гремел гром. Листву срывало и уносило от леса в поле. Молния ударила в невысокую сосенку, что росла недалеко от дуба, и та вспыхнула свечой яркой, сгорев в мгновение. Прогремел оглушительный гром и – еще удар. На сей раз молния угодила в очищенное от ветвей бревно срубленного дерева. Но бревно не разгорелось – дождь затушил. Небесный огонь приближался к старому дубу, который почитался как символ вечной жизни. Казалось, Сварог, верховный бог славян, вместе с Перуном, богом грома, молнии и ветра, прогневались на дерево и вознамерились изничтожить его.
– Ой, Вавула, боязно мне, – проговорила девушка шестнадцати лет, которую под кустом акации сжимал в объятиях молодец двадцати одного года.
– Ничто, Ведана, побесится Перун да успокоится, охолонится.
– Ох и заругает отец, я же говорила, что к Дарине Перстан пойду, а она рядом живет. Наведается отец туда, а меня нету.
– Куда он пойдет в такую непогоду?
– Может пойти. И чего отвечать?
– Скажи, до грозы на реку наведалась. Искупалась. А потом и ветер поднялся, и гром загремел, и молнии ударили. Под обрывом на берегу и схоронилась.
– Не поверит.
– Но и не прознает, что мы вместе были.
– Это да…
Куст, спасавший поначалу, теперь перестал быть защитой. Набух от воды, проливал ее на укрывшихся под ним. Холщовая рубаха, подпоясанная ремнем, у Вавулы и такая же, только длиннее, ниже колен, украшенная вышивкой по верху горловины, у девушки промокли насквозь. Так же и штаны у парня, и онучи у обоих. Вавула крепче прижал к себе Ведану, так теплее. Сверкнула третья молния, и эта попала в дуб.
Оглушительный гром заставил Вавулу и Ведану пригнуться. Раздался треск, вековое дерево расщепило, как плаху, пополам, от середины пошел вверх огонь, охватил крону, и занялся дуб ярким факелом. И надо же, после этого гроза прекратилась. Тучи скрылись за лесом, ветер стих. Боги сделали свое дело, Перуна, видать, уговорил сын Сварога Дажьбог – Солнца Царь. Потому как появилось светило, и все вокруг заискрилось в его ярких лучах. Только дуб горел.
– К беде то, – воскликнула Ведана.
– Может, и так, а может, и нет, – ответил Вавула, – ты беги оврагом к реке, оттуда к дому своему. А я в свое село проберусь. Мой-то отец тоже, наверное, ищет сына непутевого.
– Почему непутевого? Ты – хороший.
– О том завтра проведаешь. Помни, буду на той стороне реки, где отмель да коса песчаная. Как начнутся огненные игрища, так и буду.
Девушка кивнула и, огибая лесом горящий расщепленный дуб, бросилась в овраг, подобрав подол рубахи. Вавула снял онучи, побежал полем к своему поселению Рубино.
На берегу Оки в этом месте, где были поле и лес поблизости, стояли три села, восточнее более крупное Вабежа, старейшиной которого с момента, как встали здесь люди, пришедшие с земель северных, народ избирал Веденея Кобяка, отца Веданы. Вблизи от него чрез овраг да небольшие поля, менее версты, село Рубино, там старейшиной был отец Вавулы, Заруба Дедил. Дальше по течению, там, где лес вплотную подходил к обрывистому берегу реки, стояло третье село, Заледово, где люди избирали старейшиной Тихомира Сергуна. Названия селений привезли с прежних земель, пошто менять то, что утвердилось.
Села представляли собой огороженные где тыном, где плетнем поселения с воротами в ограде – в поле и к реке. На реке плоты, лодки-однодревки – хозяйство рыбаков, а рыбачили почитай все мужики.
Внутри городьбы – жилища рода. Здесь и только начавшиеся появляться рубленые дома с остроконечными крышами и пристройками-клетями, огороженные плетнем, внутри которого – загоны, хлева и полуземлянки с врытыми в землю погребами и даже землянки, что ставили как времянки на земле, где потом возводились дома.
