Яростное окситанское солнце только
начало свой путь по небу, но уже иссушало землю, калило булыжники
мостовых, облизывало желтоватые стены и крыши поселения у подножия
Пиренеев. Но под защитой сводов часовни
Сент-Коломб-де-ла-Коммандери было прохладно.
Бертран щурил красные после
всенощной глаза, силясь выглядеть значительно и достойно, и
старался не коситься на двух других парней, мающихся рядом.
Подозревал, что выходило не очень. Живот подводило от волнения, но,
странным образом, утешало взволнованное выражение и зеленоватый
цвет лица одного из кандидатов — высокого юноши с тонко выписанными
чертами лица. Интересно, какой из него мечник и копейщик?
Недостойно хотелось думать, что плохой, но этот вряд ли: хотя юноша
и выглядел воздушно и возвышенно, плечи и осанка явно выдавали
близкое знакомство с оружием. Ну так благородный же, ему положено
выглядеть, чтоб хоть сейчас в баллады. Второй — коренастый,
по-крестьянски приземистый и мощный парень — на роль воина, по
мнению Бертрана, подходил гораздо больше романтичного юноши. Он,
кажется, не волновался вообще, наоборот — иногда переступал с ноги
на ногу в явном нетерпении. Братья, — мысленно поправил сам себя
Бертран. — Теперь надо говорить братья. Хм… Если кряжистого парня
ещё можно было посчитать за брата — тот явно, как и Бертран, был из
третьего сословия, то изящного юношу явно следовало бы называть
господин.
Размышления отвлекли Бертрана от
переживаний, и он вздрогнул, когда всë вокруг пришло в движение, —
служба закончилась. Вот сейчас. Скоро. Сердце снова пустилось
вскачь. А он сам-то подойдёт? А если его не примут? Сочтут
недостойным? Как он домой вернётся? Ну кто он такой, чтобы вступать
в ряды святого воинства? Вон они все какие… И снова успокоился:
если уж примут в Орден побелевшую от волнения немочь справа, то и
Бертран сойдёт. Внутренний голос торговца многоопытно шепнул, что
романтичный юноша Ордену поди пожирнее кус жертвует, нежели простой
лавочник, но пристыженный Бертран строго приказал сам себе не
думать недостойных мыслей. Кто из знает, этих храмовников, вдруг
Командор и мысли читать умеет?
Всю неделю, проведенную в
Командорстве, ему только и рассказывали о трудностях пути, который
он выбрал: тяжелой работе, беспрекословном подчинении, смирении,
умерщвлении желаний плоти и постоянных опасностях. И Бертран
регулярно спрашивал себя, на кой дьявол ему это надо, не к ночи
будет помянут враг рода человеческого? Бертран и не помышлял
никогда о подвигах во славу Христа! Ну какое дело сыну торговца до
благородных рыцарей и их подвигов? Его дело ткани закупать
добротные, деньги считать внимательно, да подати платить
вовремя.
Одно дело послушать, разинув рот,
какого-нибудь заезжего вояку в таверне, да заказать ему выпивки,
дивясь расписываемым чудесам, и совсем другое — самому отправиться
к Гробу Господню. Если бы не странная предсмертная блажь матери, и
событий, последовавших за этим, то Бертран первым стал бы
доказывать всем, что быть бедным рыцарем — это последнее, что ему
нужно!
Храмовники расходились по своим
делам, те из братьев, которым предстояло решать судьбу мающейся
неизвестностью троицы, отправились в зал Совета. Один из них
приблизился к кандидатам и пророкотал:
— Следуйте за мной, юноши. Пришло
время решиться вашим судьбам.
Все трое гуськом вышли во двор и
проследовали за провожатым. Около здания, в котором располагался
зал Совета, тот остановился и коротко распорядился:
— Вы двое обождите тут, а Вы, барон,
следуйте за мной.
Позеленевший ещё больше юноша ушёл,
провожаемый слегка завистливыми взглядами — оставили их двоих
аккурат на нещадно припекающем солнышке.
— Уф-ф-ф, жарко. — Вытер пот со лба
крепыш. — Братья братьями, а дворянчика первым в тенёк повели.
Эсташ я, а ты?
