Своё детство я помню плохо. Несколько моментов. Всё остальное, наверное, не важно. Помню, целовались под крыльцом детского садика с Ленкой, одногрупницей из того же сада.
Помню, как в старшей группе стащил у отца сигареты, и мы с пацанами курили, собравшись группкой у забора.
Помню, как под качели упал зимой. Ко мне бежит воспитательница. Помню, как зашивали рану на переносице под местным наркозом. И я не плачу. Врач сказал: «Молодец». А потом ехали домой с перевязанной головой в отцовской меховой шапке. Помню, как гордился, что голова перевязана, будто в бою ранение получил. Встревоженное лицо матери, когда вернулись.
С каждым годом моменты эти становятся отчетливее. Будто только вчера было. Иногда вспоминается что-то новенькое, словно окно в детство теряет мутность.
Так приятно бывает посмотреть в это окно…
Ехали с бабушкой на дачу. Теплый день, синие небеса, зелень деревьев. Такие краски чистые будто в калейдоскоп смотришь.
Бабушка говорит:
– Я в магазин зайду, ты меня здесь подожди.
Магазин – одноэтажный деревянный домик небесного цвета под ломаной крышей. До дачи еще километр. Я ждать не стал. Решил спрятаться. Побежал вперед. Наверное, юмор во мне просыпаться начал. Добежал, стою за кухней в малиннике. Жду. Малина выше меня, ладошки листьев к солнцу выставила, белые цветки и зелёные ягоды кое-где. Пчёлы жужжат, шмели. Досчатая охровая стена кухни нагрета солнцем. Тепло, спокойно. Тихо.
И вот бабушка:
– Андрюша! Андрюша!
Я молчу. Прячусь.
Бабушка опять:
– Андрюша!
Хорошо мне.
Затихла вроде… и вот опять:
– Андрюша!
Оп! А вот и я!
А бабушка сорвала прут березовый и принялась по спине и заднице меня охаживать. Березовая каша называется. Бабушка приговаривает: «Будешь знать, как убегать! Ты эту березовую кашу на всю жизнь запомнишь!» Боли не помню. Обиды не помню. Плакал, наверное. Помню, сижу перед кухней на площадке за столом деревянным некрашеным, всхлипываю. Щелочки в дереве. Муравей ползет.
– Есть хочешь? – спрашивает бабушка.
– Хо-о-о-чу, – отвечаю.
Яичницу помню. Белок белый-белый и желтки, как солнышки.
Воспоминание это самое яркое из детства. И самое счастливое. То ли из-за контрастности впечатлений, то ли из-за того, что это детство.
Моё детство, из которого я почти ничего не помню.
– Добрый вечер, уважаемые пассажиры! Хочу предложить вашему вниманию новогодние гирлянды, – вещал продавец, вошедший в вагон метро.
Теперь и здесь торгуют, – раньше только в пригородных электричках он них спасенья не было, а теперь и здесь… Спасенья нет.
– Лампочки работают долго, не перегорают, не бьются.
Продавец достал длинный зеленый жгут, утыканный точками светодиодов. Он продолжал тараторить, выделывая руками пассы, от чего гирляндная змея шевелилась, изгибалась – выглядела живой, хвост ее волочился по упертым в пол взглядам пассажиров.
Продавец нагнулся над своей сумкой, и гирлянда засветилась. Сначала вся, потом побежала световая дорожка, затем гирлянда замигала – быстро, так кокетливая девушка хлопает ресницами, изображая непонимание.
Народ упрямо смотрел в пол. Даже отражения мигания не появилось в их глазах.
Интересно, что он с собой аккумулятор носит?
Один мужчина подозвал продавца, протянул деньги, взял коробку. Ни радости, ни интереса. Скучающие руки крутили коробку, как кубик Рубика. Не решаемо. Открыл крышку – закрыл, открыл – закрыл. Ищет радость.
