ГЛАВА 1
Дед запалил кочерыжку от чеснока, самозабвенно вдохнул едковатый дым и сообщил:
– Мне семьдесят четыре года, а это означает, что свет от звезды Канопус, который мы имеем возможность наблюдать в сегодняшний день, а точнее ночь, вышел с той звезды в год, когда я родился. А звезда эта, ни много ни мало, в восемьсот раз ярче Солнца.
– Вы его не слушайте, – посоветовала баба Тоня. – Он не то что Канопус, он Луну в телескоп не найдет, со своим зрением «орлиным».
– Откуда в тебе яда столько, Антонина, не пойму, – процедил дед. – И с чего, скажи на милость, ты мой телескоп невзлюбила, что он тебе, жить мешает? Скрипит по ночам? Кушать просит не в меру?
– А чего мне эту трубу любить, если она торчит на чердаке без толку, только место занимает.
– А куда тебе это место, ну? Что ты там, на чердаке, собираешься такое поставить, что мой телескоп тебе мешает?
– Нашлось бы что.
– Нет, ты скажи, – не унимался дед. – Ты не уходи от ответа! А ответить-то тебе нечего, потому как злючишься ты просто так, а труба телескопная – это всего повод для разбрызгивания яда!
– Пап, мам, не ссорьтесь, – примирительно сказала матушка. – Ешьте лучше блины. Мам, если и правда что-то поставить нужно, так мы в пристройке место освободим, или вон у Карины что-нибудь подвинем.
– Люся, не выдумывай, – отмахнулась баба Тоня. – Дурак-то мой прав, я и, правда, на него яд сливаю.
Карина хохотнула, но быстренько задавила смешок чаем, чтобы не обидеть ненароком стариков. Но старики и не думали обижаться, ни на Карину, ни друг на друга, ни на кого бы то ни было. Такие перебранки были у них обычным занятием и случались время от времени, когда за чаем не находилось иных тем для разговоров.
Бабушка Александра Антоновна, сводная сестра деда, в перебранках не участвовала, смотрела на все с интересом, как на представление и не верила, что супруги действительно поссорятся.
Кроме Карины, матушки, отца, деда и двух бабушек, за столом сидел еще дядя Матвей, отцовский брат. Обычно завтракал он у себя дома, но тут зашел к отцу за каким-то инструментом и был усажен завтракать вместе со всеми.
Отец доел яичницу, запил большой кружкой горячего чая с корицей, потом поставил кружку на стол и произнес:
– Всё.
Семья замерла. Дед перестал вдыхать чеснок. Никто не сомневался, что сказанное относилось вовсе не к завтраку и не к каким-то законченным делам. Слышались в этом «всё» безысходность и неотвратимость, так говорят про конец света или развод или про еще какой-то очень важный продуманный шаг, время которого как раз пришло.
– Что всё-то? – деланно будничным тоном спросила матушка.
Отец важно кивнул, показывая, что его поняли правильно.
– Пора ехать. Дольше откладывать нельзя.
Некоторое время все молчали. Потом дядя Матвей расправил плечи и сказал:
– Выходит так, что бассейн копать мы не будем, а будем, значит, делать прицепы к машинам. Спасибо, Люсия за хлеб-соль-блины-кашу, пойду-ка я своим сообщу.
Дядя Матвей встал из-за стола и пошел к двери. Карине показалось, что в его размеренной походке спрятана мальчишеская радость, и что, как только дверь закроется – дядя Матвей побежит вприпрыжку по улице и закричит от радости что-нибудь бестолковое.
В семье принято было собираться вместе завтракать, но после завтрака Карина не осталась по обыкновению поболтать с матушкой, а вернулась домой. Было о чем подумать. Она села в кресло и посмотрела на противоположную стену. На стене висело несколько картин, фотографии в рамках и небольшое панно из сухих цветов. Внизу у стены стояло электронное пианино. Карина наткнулась на него взглядом и подумала, что взять-то с собой она его обязательно возьмет, только не факт, что удастся там поиграть, потому что… потому что кто его знает, что там будет. И с электричеством, опять-таки возможна экономия.
