В китайской провинции Хубэй царил преимущественно довольно мягкий и сухой климат. Но в этот мартовский день погода была необычно холодной и влажной, хотя месяц уже приближался к концу. Неприятный, колкий и холодный ветер гнал тяжёлые тёмные тучи по грязно-серому небу, которое выглядело столь же неприветливо, сколь угрюмо. Наступал вечер, и блики солнца, свет которого уже и днём был тусклым, теперь неумолимо быстро угасали в наступающей темноте.
Коренастый мужчина в блеклом дождевике, который неподвижно стоял у кромки леса на окраине города Шияня, выглядел в последних растворяющихся отблесках хмурого дня блеклой и слегка расплывчатой тенью. Вскоре над ним сквозь надвигающиеся грозовые тучи бледным размазанным пятном начала просвечивать луна. Темнота сгущалась всё сильнее и температура быстро падала. Мелко дрожа от холода, мужчина в дождевике повернулся боком к колкому, резко завывающему ветру, почти полностью зажмурил глаза и быстро пошёл в сторону города. Он торопился добраться до Шияня прежде, чем начнётся дождь.
*****
Этот город был типичным китайским индустриальным мегаполисом двадцать первого века. Доминирующая картина безликих, напоминающих казармы, панельных домов социалистического типа чуть скрашивалась не менее бездушными, но зато яркими цветными рекламами западного пошиба. Кое-где в этой пёстрой агломерации просвечивали жёлтые крыши традиционных китайских пагод.
Мужчина в дождевике быстро добрался до района на краю Шияня, типичного тем, что сюда раньше так и не проторил себе по-настоящему дорогу социализм, а теперь, в две тысячи одиннадцатом году, всё ещё не добрался капитализм. Хотя улицы в этот непогожий час были пустыми, мужчина в дождевике быстро понял, чем китайские трущобы отличались от всех других сламов в мире. Здешние выглядели, вопреки типичному для таких районов убожеству, аккуратнее. Но и угрюмее. Жизнь обитателей африканских тауншипов и бразильских фавел была без сомнения тягостней, чем китайских. Но протекала в то же время чуть веселей.
Мужчина в дождевике долго бродил по улицам трущоб, пока, наконец, не увидел кецан, дешёвую гостиницу для подёнщиков и «диких» туристов с тягой к острым ощущениям. Он с облегчением переступил порог этого косо стоящего четырёхэтажного заведения из обветренных кирпичей и прямиком направился к ресепшн, что находился в углу и состоял из маленького уступа в стене, который был отгорожен грубо сколоченной стойкой. Вокруг ниши к стене были приколочены доски с довольно искусно вырезанными орнаментами в виде переплетающихся драконов.
Хотя он существовал только в мифах, дракон, тем не менее, был национальным символом Китая, неизменно почитаемым и по сей день. И старая, иссохшая женщина с маленькими злобными глазами, которая стояла за стойкой, упёршись об неё обеими руками, в тусклом жёлтом свете тоже смахивала на дракона. На довольно сварливого. Избегая её цепкого взгляда, мужчина в дождевике попросил на ломаном китайском комнату. Он говорил на этом языке довольно прилично, но чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, он старался создать впечатление, что был обычным западным туристом, смертельно усталым и лишь случайно забредшим в эту местность. Это ему удалась. Морщинистая драконоподобная старуха не испытала ни малейшего побуждения, о чём-то спросить его или что-либо объяснить, она просто потребовала за одну ночь семьдесят юаней. Это было на двадцать дороже обычных расценок, но с иностранцев китайцы всегда и без исключений драли больше. Получив деньги, драконоподобная тётя потребовала назвать имя. Видимо лишь для проформы, на случай если нагрянет проверка. Существовал ли у мужчины в дождевике соответствующий документ, было ей, похоже, безразлично.
