Мирослава
—
Сними трусы, — говорит Даня.
Он
сидит на диване, в одних боксерах. Расслаблен, ноги широко расставлены. Так
чтоб мне точно всё было видно.
От
этой просьбы у меня внутри поднимается такой протест, что хочется орать,
матерится и с психом захлопнуть крышку ноутбука.
—
Давай же отойди подальше, чтоб мне было хорошо видно, медленно подними платье и
сними трусики.
Не
хочу!
—
Я не хочу! — кручу головой, сердито глядя в камеру ноутбука.
Семёнов
закатывает глаза, цокает.
—
Слава, у тебя полгода не было секса и оргазма. У нас не было. И ты знаешь, что
я единственный кто может тебе это дать, поэтому снимай трусы!
Вот
же говнюк! Зажмуриваюсь, трясу головой, но послушно пальцами цепляю кружево,
трусы скользят по ногам.
—
Умница, а теперь подними подол. — довольно усмехается Даня.
Я
ненавижу себя за эту слабость! Я даже не возбуждена, но снова слушаюсь его.
Пальцы медленно ползут по ткани, я задираю юбку.
—
Выше, ещё выше, малыш. Я так соскучился. Трахну тебя, как только увидимся.
Он
грубый, как всегда. Нарочно подчёркивает моё место в его жизни. Я
подозреваю, что он изменяет Насте не только со мной.
Семёнов
подаётся вперёд, всматривается, облизывается.
—
Любимый, я дома!
Голос
невесты Дани царапает меня как стеклом. Вздрагиваю. Семёнов матерится и
захлопывает крышку ноута.
На
несколько секунд меня парализует. Обтекаю. Ничего нового, но почему-то это
всегда больно.
Переступаю
через трусы. Вырубаю Зум, выключаю ноут.
Вот
и поработала. Зачем он вообще позвонил? Если знал, что она вот-вот придёт.
Сказал потому, что соскучился, и не получилось приехать. Платье это заставил
напялить.
Всё-таки
он ужасный абьюзер. И я ужасная. В этом уравнении с хулионом неизвестных жаль
только Настю.
Снимаю
платье, кидаю в стирку, трусы туда же. После Семёнова всегда хочется помыться и
забыться.
А
ещё заесть стресс.
На
подоконнике немым укором мне лежит глюкометр. Да ну его, всё равно полоски
кончились.
Натягиваю
футболку, джинсовые шорты и кеды, кепку козырьком назад.
«Тебе
двадцать два, Мирослава, а ты вечно как пострел!» — вспоминаю ворчание Нюры.
Что
поделать, бабуля, сегодня я больше Слава, а она очень любит кеды и кепки.
В
квартире нет ничего «наркоманского» — весь шоколад я ещё вчера умяла, пока
работала ночью. Мне нужны были положительные эмоции. Не каждый день сообщаешь
беременной клиентке, что её муж по мальчикам. Вообще, адская выдалась неделька.
Что ни работа то скандал, я тоже не робот. Мало удовольствия слушать
рыдания, плюс всё это дело усугубляется приездом в столицу. Хорошо хоть в этот
раз Даня квартиру нормальную снял, с приличным ремонтом, правда, на окраине. Но
мне по большому счёту всё равно.
Москва
навевает на меня тоску. Не понимаю, как тут можно жить. Знакомиться,
встречаться, влюбляться. Мне всегда хочется сбежать как можно скорее и дальше
из Москвы и от Семёнова. Но он помогает мне с работой и периодически
подкидывает денежные заказы, плюс моя зависимость от него вот и получается как
в анекдоте про ежа и кактус. В конце концов, у меня тут Ёлка и Рита, прорвёмся.
Кстати, о Рите, беру телефон, проверяю чат, не писала. Плохо, надо будет самой
позже ей написать. Скоро вторая годовщина, боюсь, её снова начнёт крыть.
Из
кухни выходит Ёлка, мурчит и трётся о мои ноги. Беру на руки. Ёлка породы
Хосико, щекастая и величественная.
—
Ну, что ты, рыжая морда? Проголодалась? Сейчас схожу в магазин и куплю нам
вкусняшек! — тискаю мои пять килограмм нежности.
—
Это животное, Мирослава. Не обязательно так с ней лобзаться! — произношу с
интонациями бабы Нюры.
Ёлка
закатывает глаза, она единственная кошка, в мире кто так умеет, спрыгивает и
лезет в переноску, намекая, что пора валить из Москвы.
