Стефан
Я стою у панорамного окна. За ним раскинулся город. Красивый, наверное, но я ничего не вижу – только тьму и смазанные огни.
Я ничего не хочу видеть. Только глаза, что снятся мне ночами. Глаза моей девочки. Запутавшейся, изломанной, противоречивой. Но она моя. И этим сказано всё.
Я ничего не хочу слышать, кроме её голоса – высокого, эмоционального, но с внутренним стержнем, что без конца прорывался наружу, не давая ей сфальшивить или сломаться.
Не хочу, а всё равно вижу и слышу. Не то, что мне нужно.
– Да ты охренел, Стефан! – доносится словно издалека голос моего безопасника. – Ты совсем рехнулся, да?
Я поворачиваюсь медленно. Чтобы не кинуться на Дана и не затолкать ему в глотку всё, что он сказал или ещё скажет. Но дракой сейчас проблем не решить. Я всегда гордился умением держать себя в руках. Оно нередко меня спасало.
Хладнокровие. Анализ. Чутьё. Логика. И поменьше чувств. Тогда дышать легче и голова ясная – думается хорошо. Но сейчас я бы променял всё это только на один-единственный разговор с той, что от меня сбежала.
– Не разговаривай со мной так, Данила, – произношу слова медленно и с угрозой. Вкладываю в них ледяную ярость, что рвёт грудь. Я прилагаю усилия, чтобы не сорваться в пропасть, откуда возврата нет.
– Послушай меня, Стефан, – снижает тон Дан. Дышит тяжело, смотрит на меня по-человечески. – Ты чуть не погиб. Ну включи уже голову, а?.. Оставлять её рядом была слишком рискованная затея. И я тебе об этом не раз говорил. Но всё закончилось. И, слава Богу, никто не пострадал. Давай ты успокоишься, придёшь в себя. Отпусти. Стань прежним. И жизнь наладится. Да у тебя же этих баб – табунами. И каждая – к твоим ногам ляжет, в глаза будет преданно заглядывать. Ну, повело тебя – понимаю. Как мужик, отлично тебя понимаю. Бывает. Но несколько дней пройдёт, и ты поймёшь: всё чушь. Не стоит оно того, брат. Вот вообще не стоит, поверь!
Мы слишком много лет вместе. Почти друзья. Но я отвык доверять чувствам. Почти. И вот это уточнение сейчас не даёт мне покоя.
Дан прав и не прав одновременно. Может, потому что ничего не понял и не почувствовал. Не стану его винить в этом. Он хочет как лучше, но не знает, где это «лучше» находится. Ему не дано осознать и увидеть. По крайней мере, не сейчас.
И я знаю, что меня не отпустит. Может, поэтому я продолжаю смотреть на Дана холодно. Внутри ничего не меняется. Не смягчается. Его слова бьются о мой панцирь и разбиваются вдребезги.
– Мне жаль, что ты меня не услышал и не понял, – медленно, очень медленно. Капли яда проникают под кожу не сразу. И если им не суждено сработать на поражение, значит я найду тех, кто будет слушать меня беспрекословно.
– Да услышал я и понял! – плюётся Дан. – Это ты мозгами поехал и возвращаться не желаешь! Она же отравила тебя! Моих пацанов, лучших ребят, чуть не угробила! Она опасна, Стефан!
– Я буду сам решать, что для меня опасно, а что нет. Найди её. Это приказ.
Дан на миг затыкается, и я прикрываю глаза. Тишина бывает блаженной – я знаю. От тишины лучше не становится, но немного легче – да.
– А знаешь, ты молодец, Стеф, – вдруг выдаёт он. – Я действительно не подумал. Если она просочилась раз, будет делать попытки снова и снова. До тех пор, пока не добьётся своего. Она угроза. А угрозы нужно устранять. Ты прав. Я найду её. И выбью из неё всю правду. Вор должен сидеть в тюрьме, как говорил знаменитый Глеб Жеглов. А преступник – тем более. Уж ей-то точно есть что рассказать. И лучше, если она сядет в клетку, откуда у неё руки коротки, чтобы тебя достать.
Идиот. Как я раньше этого не замечал? У человека логика работает только в одном направлении. Всё остальное проходит мимо, не задевая ничего. Но солдафон, наверное, таким и должен быть – однозадачным. Чтобы не сбиваться с цели. Однако, мне не нужно, чтобы он своевольничал или действовал с «благими намерениями», когда имеют дерзость принимать самостоятельные решения, не заботясь о последствиях.
