Сколь часто думал Александр Сергеевич о будущих внуках, их судьбах – «жизненных браздах». Но более всего желал, чтобы память о нём и само его светлое, ничем не омрачённое имя осталось в памяти потомков – неведомых ему внуков и правнуков. Вот уж поистине: «Сердце в будущем живёт…»
Не столь много поэтических строк посвящено таинственным для Пушкина внукам. Но зато какие это строки, – затверженные наизусть поколениями его поклонников! Вспомнить хотя бы философское «Вновь я посетил…», – стихи-исповедь, стихи-раздумье:
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст…
В наследии поэта есть, пожалуй, самое пронзительное, самое потаённое обращение к будущим внукам. Да, оно хорошо известно и часто цитируется, но вырванное из контекста несёт менее глубинный и сокровенный смысл. Вот как звучит пушкинская мысль в целостном своём виде: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. “Государственное правило, – говорит Карамзин, – ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному”. Греки в самом своём унижении помнили славное происхождение своё и тем самым уже были достойны своего освобождения. Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе? Предрассудок сей, утверждённый демократической завистию некоторых философов, служит только к распространению низкого эгоизма. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?»
И далее – строчка на французском: «Mes arrière-neveux me devront cet ombrage», что в переводе звучит как: «Мои правнуки будут мне обязаны этой сенью». Бесспорно, сенью мощного родословного древа!
Что ж, надежда пушкинского сердца сбылась – внуки поэта да и правнуки, повзрослев, боготворили своего великого деда. Да и сами они были «уважены» за лучезарное имя, что вместе с генами родства перешло к ним по наследству. Это-то Пушкин сумел предугадать задолго до их появления на белый свет. Но вот чего он при всей гениальной прозорливости не мог предвидеть, – это линии судеб своих наследников. Зато их знаем мы.
Какие-то отголоски страхов за будущность незнаемых наследников угадываются в пушкинских творениях. В «Езерском», размышляя о падении старых аристократических родов, к коим причислялись и Пушкины, поэт сетует:
Что исторические звуки
Нам стали чужды, хоть спроста
Из бар мы лезем в tiers-état
[1],
Хоть нищи будут наши внуки,
И что спасибо нам за то
Не скажет, кажется, никто.
Не случайно и его обращение к Булгарину, именованному «шутом Фигляриным», автору фельетонов в «Северной пчеле», по сути, – злобных нападок на предков поэта, памятью и честью коих Пушкин дорожил. Но и грядущие времена таят скрытую тревогу – каково-то в них будет жить его внукам?!
Хоть нищи будут наши внуки…
Строчка, явно рождённая боязнью за будущность наследников. Призрак нищеты, либо близкой «подружки» – безденежья, частенько витал над кудрявой головой поэта, наполняя её горестным мысленным роем…
По счастью, Пушкину не довелось знать, что его внукам, жизнь коих выпадет на слом великих эпох, придётся испытать и бедность, и нищету, да и познать, пожалуй, большее из зол – изгнание. Правда, добровольное, именуемое эмиграцией, но отнюдь не менее болезненное. Не всем, однако. Так уж случилось, что иным внукам поэта отечеством стала Германия либо Швейцария.
Другие строки, словно отражение подспудных страхов Пушкина за неведомых внуков, – каковы-то они будут, не помрачат ли жизнью своей его имя?!
Дук это чувствовал в душе своей незлобной
