Два месяца со времени прибытия Георгия в Москву пролетели незаметно. Домой, к родителям выбраться не получилось, хотя человек, известный ему как капитан Виктор Викторович Дублин, а оказавшийся генералом Венедиктовым Геннадием Владимировичем пообещал вначале отпустить его на побывку. Затем его отпуск все откладывал и откладывал. Георгий писал письма, и мама пообещала приехать к нему сама.
Уже через пару недель он стал возить начальство из дома на работу и обратно домой. На вопрос: «А если гаишники остановят?» – шеф его успокоил, сказав, что, во-первых, у него самого есть права, а во-вторых, никакие ГАИ или ВАИ им не указ.
Он каждый день созванивался со старшим лейтенантом Василием Шубниковым или Васькой. Они быстро перешли «на ты», старлей сам ему предложил.
Георгий познакомился с сыном-студентом генерала Венедиктова, которого звали Алексеем, и молодой женой, их ровесницей со странным именем Мина.
Начиная вспоминать недавние зимние события, он ловил себя на том, что не совсем понимает: было ли все это? Впрочем, и вспоминать-то не хотелось, приятнее было думать о будущем, ведь пришла весна, впереди маячило лето. А вокруг раскинулась Москва – столица СССР.
Леша Венедиктов был в чем-то полная противоположность своему отцу, по характеру неразговорчивый, хотя и дружелюбный, мягкий. От него пахло школьным спортзалом, молодым растущим энергичным телом. Оба, что отец, что сын, – были интересные, эрудированные, но отец – более четкий. Однако Георгий не совсем понимал – какой из них правильней? Кто чья испорченная копия?
Сын отца побаивался, тот был его на голову выше и гораздо сильнее. Видимо, Леша оказался в маму, умершую уже лет десять назад. Венедиктов-старший тоже человек общительный, открытый, но – не допускавший сближения, тесного контакта. С ним и Георгий не чувствовал себя комфортно, он понимал, что если что-то получится не так, его накажут. Сурово, но справедливо.
Леша по большей части жил у своей бабушки по материнской линии, в Чертанове. Так что чаще всего Георгий общался с Миной, стройной брюнеткой, больше похожей на дочь Венедиктова, чем его русоволосый сын.
У них была большая библиотека. Однажды, ожидая генерала, Георгий просматривал корешки, нашел какой-то фолиант, по виду очень старинный. На обложке было написано что-то по-арабски.
– Это не подлинник, – объяснил, проходя мимо Венедиктов старший, – репринтное издание. Если бы я имел возможность покупать подлинники, то мне можно было бы не работать. Это же восемнадцатый век.
– Вы умеете это читать? – спросил Георгий.
– Могу, – ответил Венидиктов. Он взял книгу и прочел сначала по-арабски, и звуки слов напомнили Георгию Афганистан и утреннюю песню муллы. А потом он перевел: «Легко и без сожалений расстанемся с опостылевшей повседневностью и перенесемся ненадолго в благословенные Аллахом времена, когда….» – ну и так далее.
Чаще всего он поднимался к ним и в выходные. В другие дни только подъезжал к окнам и сигналил. Иногда приходилось везти Мину по магазинам. Перед этим она с часок вертелась перед зеркалом:
Они с Георгием опускались на лифте. Георгий усаживался в машину, включал зажигание, и они ехали. Управлять «Волгой» оказалось не труднее, чем на БМД.
Из окон дома, где жила семья генерала Венедиктова открывался вид на старый район Москвы и на небольшой парк. Мина обычно сидела с ним рядом.
Однажды она внезапно подняла руку к лицу:
– Что-то мне дурно, голова закружилась, – сказала она как о глупом и забавном курьезе.
Пешеходы размахивали своими сумками и газетами. Остановив машину у обочины, он посмотрел на нее и принюхался. От нее пахло Алексеем, совсем как когда-то от Маши пахло Борькой. Она постепенно пришла в себя, посмотрелась в зеркало:
