Посвящается Лилии
Вспоминая вольный город Гиль, нельзя оставить без внимания его башни. Их столько, что издалека это поселение похоже на расчёску. Башни растут в небо своими шпилями одновременно благодаря и вопреки. Растут благодаря, потому что гильцы в большинстве своем люди расчётливые и имеют стойкую аллергию к уплате налогов. Но ведь от налогов, как от смерти, не скроешься, так что платить мзду всё равно приходится, только каждый старается налог за землю слегка скостить. Поэтому первый этаж своей – самой лучшей на свете! – башни строят небольшой по метражу, второй поширше первого, третий поширше второго, и так далее вплоть до пятого, потому что если пятый сделать поширше четвертого, то он – вот ведь зараза! – падает. Какие-то законы всемирного притяжения пятого этажа к земле берут, понимашь, своё. Так что пятый приходится строить вровень с четвертым, а потом и вовсе идти по убывающей до девятого-десятого, а далее в небо устремлять лишь остроконечный шпиль с непременным флюгером. Флюгеры делятся на две половины – корабельно– и птицеобразные. Вообще-то гильцы в своём выборе голосуют за флюгеры с русалками, так чтобы чешуя блестела, а фактурные прелести соответствовали дынькам с базара. Но ведь у каждого доброго башневладельца есть супруга, а жена кардинально против пышногрудых русалок, за такую мифическую диву можно вполне реально получить по мордасам. Другое дело корабли или птицы – это темы в искусстве нейтральные. На мачте парусника или в клюве птицы обязательный укреплён фонарь, в котором благодаря мастерам стеклодувам горит негасимый огонь. Так что ночью над Гилем звёзд зажигается много больше, чем над другими городами.
Осталось узнать, вопреки чему растут в небеса гильские башни. Вопреки архитекторам. Их в вольном граде не жалуют. Ну что, скажите, пожалуйста, это за работа такая, брать деньги за ещё не построенное здание, да даже и не за здание вовсе, а за его двумерный рисунок. Рисовать мы все могём! Так говорили гильцы, и строили башни по железобетонной методе: как Бог на душу положит. Ну и некоторые башни падали, ведь не у всех по черчению в школе было хорошо или отлично. Не сразу конечно башни рушились, сначала они своих хозяев предупреждали скрипом и раскачиванием, потом по их стенам начинали ползти трещины. Тут уж даже лишенный всякой интуиции гилец понимал, что надо брать ноги в руки, а в руки – свой скарб и рвать когти на ногах, которые тоже в руках. Из башни её стенающие жильцы выбегали так скоро, что не все деньги, документы, золото, драгоценности, вставные челюсти, ковры, кресла-качалки, фикусы и прочие петуньи, а также камины и прочие движимое и не очень имущество успевали забрать с собой. А далее невольные эмигранты в растрепанном виде отбегали на расстояние безопасное, где уже толпились ротозеи-бездельники, которых пивом не пои, дай только позырить на падение чужой башни. Позже в положенное судьбинушкой время наступал полный Ух – башня складывалась сама в себя, припорашивая окрестные улочки и переулки толстым слоем пыли и разнообразных обломков. Обычно тут наступало время проститься с канарейкой, которую забыли вынести. Обязательно какой-нибудь трогательный куклёнок (маленькая девочка или мальчик) пускал по этому поводу здоровую слезу, а иногда и целый рёв. А отец семейства вдруг вспоминал, что в клетке канарейки той пряталась заначка, он серел лицом и становился одного оттенка с пылью, которая ходила по улочкам да переулочкам Гиля от очередной рухнувшей башни. Что характерно коты и собаки спасались раньше хозяев, это в некотором роде разрушало теории о том, что человек – венец творения и царь зверей, но тему эту развивать не будем, а то можно попасть на костер (в натуре или только в виде заключенных в эту рукопись мыслей).
