Май 1988 год.
– Да что ж он так долго? – вслух спросила раздражённая Людмила Решетникова, рисуя пальцем на давно не мытом окне замысловатые узоры.
Людмила была очень красива: лицо обрамлено золотисто-каштановыми прядями волос, которые спускались легкими волнами на плечи и спину. На лице выделялись миндалевидные янтарно-карие глаза с длинными пушистыми ресницами. Когда девушка смеялась, её глаза словно искрились, а во время грусти взгляд становился томным и более глубоким. Темные, изящно изогнутые брови и слегка вздернутый нос придавали лицу Людмилы игривое выражение. За полными губами нежно-розового цвета прятались ровные белые зубы. Фигурка у нее была точёной: пышный бюст, крутые бедра, стройные ноги. Можно сказать, что она была совершенна…
Людочка абсолютно не вписывалась в интерьер, в котором сейчас находилась. Стены кабинета председателя профсоюзного комитета завода, были выложены сто лет тому назад полированными деревянными панелями. К массивному письменному столу придвинуты два тяжелых дубовых стула с лоснящимися от времени кожаными сиденьями для посетителей. На столе восседал перекидной календарь на малахитовой подставке. В углу стоял книжный шкаф, битком набитый книгами. Его стеклянные дверцы были затянуты изнутри выгоревшей от солнца материей. В другом углу громоздился огромный сейф. На противоположной стороне стоял небольшой, более современный письменный столик, а над ним висел портрет Генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической Партии Советского Союза Михаила Горбачева. Рядом выделялось огромное темное пятно, наводившее на мысль, что там некогда висело высокохудожественное изображение отца народов. У дверей на круглой деревянной вешалке, висела мужская куртка и женское элегантное бежевое пальто.
Наконец вошел хозяин кабинета – Николай Павлович Сухов, интересный мужчина сорока пяти лет, тщательно следящий за своим внешним видом, амбициозный, хитрый, изворотливый. Он тут же с порога виноватым голосом стал оправдываться:
– Ну не могу я тебя поставить, Люда! Ну как ты не понимаешь?
Людмила резко повернулась к нему, черты её лица исказились, и уже никто не смог бы назвать её красавицей.
– Нет, не понимаю. Ну почему нельзя меня поставить на должность директора? Ты же обещал мне! Чем я хуже этой Маринки?
Мужчина подошел вплотную к красавице, положил ей руки на плечи и, глядя ей в глаза, медленно растягивая слова, произнёс:
– Да потому, что она работу знает, как никто. Столько лет отработала начальником лагеря…
– А я? А я старшей вожатой сколько лет отработала? А, Сухов? Все лучшие годы этому поганому лагерю отдала… И между прочим, я всю работу начальника лагеря знаю. Или ты боишься, что твоя тёща узнает про наши отношения? Так убери её из лагеря! – всё сильнее закипала любовница.
– Люсенька, успокойся! Ну что ты ещё Еву Петровну сюда приплела. Ей Богу! Старая женщина… Куда ж её убрать?! Она мне дома-то поперёк горла стоит. Хоть летом от неё отдыхаю, – попытался загладить скандал Николай Павлович.
Он усадил Людмилу в продавленное кресло, присел перед ней на колени и ласково, виновато заглядывая ей в глазки, стал оглаживать её прелестные покатые плечи. Она оттолкнула его руки и отчаянно выпалила:
– Так, Сухов! Еще раз тебе говорю: или ставишь меня начальником лагеря, или я ищу себе новую работу!
– Ну как ты не понимаешь, Люда, – пытался достучаться до неё Сухов, – тут у меня есть свой интерес! Мне надо на эту должность посадить своего зама – Орлова.
