Шакал думал разбудить девок, чтобы еще с ними покувыркаться, когда через тонкие стены борделя услышал, как его зовет Овес. Сквозь щели в ветхих ставнях пробивался противный свет раннего солнца. Шакал спрыгнул с кровати, смахнув опутавшие его конечности шлюх и остатки винного тумана, что застилал ему рассудок. Новенькая спала как ни в чем не бывало, но Делия недовольно застонала и, приподняв с подушек взъерошенные рыжие локоны, щурилась на него с неприкрытым неодобрением.
– Какого хрена, Шак? – отозвалась она.
Тихонько усмехнувшись, Шакал влез в штаны.
– Миска каши зовет. Здоровенная.
Делия закатила сонные глаза.
– Скажи этому трикрату заткнуться. А сам возвращайся в кровать.
– Я бы так и сделал, если бы мог, милая, – ответил Шакал, усаживаясь на постель, чтобы натянуть ботинки. – Так бы и сделал.
Он встал, едва пальцы Делии принялись ласкать ему спину. Не утруждаясь поисками своего бриганта, Шакал выхватил ремень из-под разбросанной по полу женской одежды, надел его и поправил кольчугу. Он чувствовал, что Делия не сводит с него глаз.
– Черт возьми, а ты ничего для полукровки! – заметила она. Сна у нее не осталось ни в одном глазу – его сменил острый голодный взгляд.
Собирая волосы сзади и связывая их кожаным ремешком, Шакал намеренно выгнулся, подыгрывая ей. Затем, подмигнув Делии на прощание, распахнул дверь и спешно покинул комнату.
Тусклый коридор, совершенно пустой, казалось, пытался удержать бледный покой рассвета. Шакал прошел по нему в общую комнату и, не сбавляя шага, обогнул щербатые столы и перевернутые стулья. О ночных гуляньях напоминал лишь кислый запах пролитого вина и пота. Дверь наружу была приоткрыта, и сквозь проем уже проникал яркий свет, предвещая жаркий день. Шакал выступил навстречу утру, стиснув челюсти и зажмурившись от нахлынувшего солнца.
Овес стоял у колодца посередине двора, и его мускулистая широкая спина блестела от воды. Шакал подошел к нему и встал подле друга.
– Случилось что?
Овес слегка приподнял подбородок и указал лопатообразной бородой на пыльную дорожку, которая вела от борделя. Шакал проследил за его взглядом и увидел, что вдали, приближаясь, мерцали силуэты коней. Приложив руку ко лбу, чтобы заслонить глаза от солнца, он присмотрелся к наездникам и, разглядев их, испытал облечение.
– Это не лошаки.
– Не они, – согласился Овес. – Кавалерия.
Шакал немного расслабился. С людьми-то они могли справиться. А окажись те кентаврами – это значило бы для них верную смерть.
– Игнасио? – проговорил он задумчиво. – Клянусь, этот старый рябой пропойца из самой кастили чует запах денег, что ему тут заплатят.
Друг ничего не ответил, все еще разглядывая, сдвинув брови, подступающую кавалькаду. Шакал насчитал восьмерых, и у одного было знамя, на котором, без сомнения, красовался герб короля Гиспарты. В Уделье, впрочем, этот развевающийся кусок шелка мало что значил, поэтому Шакал присмотрелся к мужчине, который скакал впереди всех.
– Это Бермудо, – сказал Овес за секунду до того как Шакал сам разглядел капитана в пыли.
– Черт.
Шакал поймал себя на том, что жалеет об оставленном у Делии под кроватью арбалете. А глянув на друга, заметил, что Овес стоит совершенно безоружный, все еще сжимая в массивных руках ведро с водой. С другой стороны, зачастую один вид такого бугая отбивал всякое желание вступать с ним в бой. Как говаривали у них в копыте, у Овса даже в дерьме были мышцы.
Хотя Шакал отнюдь не был недомерком, его друг возвышался над ним на целую голову. Бритый наголо, с пепельного цвета кожей, жилистым телом и торчащими нижними клыками, Овес мог бы сойти за чистокровного орка, если б не татуировки Ублюдка, украшавшие его мощные руки и спину. Полукровку в нем выдавала только борода – ее Шакал от своей человеческой половины не унаследовал.
