Вступление. Джонатан Стрэн
Когда мои дочери были совсем малы, я рассказывал им сказки на ночь. Придумывал истории каждый вечер, но ни одной не записал (к большей досаде младшей). Это были истории о девочке по имени Жасмин, которая жила неподалеку от своей бабушки и хранила сны в снежном шаре на комоде у себя в спальне, где их не могла достать ведьма, желавшая эти сны выкрасть. И еще у нее был лучший друг – оранжевый дракончик по имени Мармадьюк, мудрый и смелый, который подсказывал Жасмин, как ей спастись. Мармадьюк даже стал немного заниматься выдуванием стекла, вскоре после того, как мы на семейном отдыхе наблюдали за работой стеклодува. Помнится уже смутно, но, по-моему, выдувание стекла было как-то связано с уничтожением мира, что казалось довольно серьезным для крошечного дракончика, но магия способна сделать героем кого угодно.
Лично же мое первое воспоминание о драконах – если таковое возможно выделить, учитывая то, насколько они распространены в нашей культуре, – вероятно, относится к Питу из не особо выдающегося диснеевского фильма «Пит и его дракон», в котором мальчик обретает невидимого друга, Эллиота, и тот помогает ему в час наибольшей нужды и наполняет его жизнь приключениями. И если я не могу быть полностью уверен насчет первого дракона, с которым познакомился, то мне трудно забыть тех многих, что за ним последовали: величайшего змия среди всех, толкиеновского Смога, поливающего огненным дождем Озерный город в «Хоббите»; затем Йевода и архипелаг в «Волшебнике Земноморья» Урсулы К. Ле Гуин; белого дракона по имени Рут из «Всадников Перна» Энн Маккефри; Темерера Наоми Новик; и драконов Вестероса у Джорджа Р. Р. Мартина – Рейгаля, Визериона и Дрогона.
Что же у всех этих великих и могущественных драконов общего? Наверное, то, что они отражают какую-то из сторон нас самих. Они могут быть мудрыми друзьями и советниками, коварными врагами и яростными соперниками, и вообще практически кем угодно. Мэйленд Лонг из «Чая с черным драконом» Р. Э. Макэвой – обеспеченный пожилой мужчина, который лишь хочет помочь женщине найти свою дочь, оказывается двухтысячелетним драконом. Огромный и оклеветанный Гриауль из «Дракона Гриауля» Люциуса Шепарда, наверное, величайший дракон в фэнтезийной литературе за последние тридцать лет, – просто дремлющий гороподобный зверь, на котором выстроены города и деревни, а люди в этих поселениях одновременно и в равной степени зависят от него и его же ненавидят. Драконы, кажется, всегда были с нами в историях, и, хотя я не исследователь фольклора и не этнолог, я убежден, что разговоры о драконах велись еще у первых костров, вокруг которых собирались наши далекие предки, завороженные темными областями, куда не проникал свет костров и где обитали рептилии – я слишком скептичен, чтобы полагать, что они сохранились в родовой памяти со времен динозавров, однако не будем исключать и такую вероятность.
Как бы то ни было, наше отношение к драконам зависит от части света, в которой мы живем. На Западе образ огнедышащего четвероногого крылатого зверя возник в эпоху высокого Средневековья. Будучи, очевидно, вариацией самого Сатаны, западный дракон часто злобен, жаден, умен и, как правило, хранит какие-нибудь небывалые сокровища. Но есть и драконы Востока – вытянутые змееподобные создания, символизирующие удачу и связанные с водой. Драконов-змей, таких как наги, обнаруживали в Индии и многих индуистских культурах. Они схожи с индонезийскими драконами «нага» или «ного». Японские драконы – такие как Рюдзин, дракон-бог из моря, – тоже водные существа. И так далее по всему миру.
