– Н-на, тварь! – я бью её в живот, чтобы добавить с ноги.
Посмевшая подать голос, когда её не спрашивали, Лерка падает на грязный заплеванный пол, чтобы свернуться в клубочек. Знает, что я добавлю с ноги, чтобы знала своё место, падаль! Девчонки вокруг подзуживают, кричат что-то, а я срываю ремень с сумки и начинаю её лупить куда попало. Лерка визжит, но ей никто не поможет, даже учителя не войдут – по-моему, им наплевать.
Я здесь самая крутая, со мной даже пацаны не рискуют связываться! Потому что зверею я моментально, и горе тому, кто вызвал мой гнев. Лерка-то что, она обычно тихая, а сегодня что-то развякалась, сявка малолетняя. Ну и получила ремнём. О! А это мысль!
– Ну-ка, переверните её! – приказываю я, и девки, сразу понявшие, чего я хочу, разворачивают Лерку на живот.
Под отчаянный визг я наказываю не вовремя открывшую рот девчонку, пока не выбиваюсь из сил. Здесь все делают то, что я сказала, а некоторые получают от этого удовольствие. Вон Лариске нравится смотреть на унижения других, но побить она никого не может, а Танька, наоборот, наслаждается криками и мольбами. Сейчас заставит Лерку ботинки свои вылизывать, но мне это неинтересно, я уже спустила пар.
На деле я, конечно, Лерку не гноблю, просто сегодня она берега потеряла, вот и будет учиться держать рот закрытым. Никому она ничего не скажет, потому что боится, а мои родаки меня по-любому отмажут, да и девчонки скажут, что ничего не было. А вот если начнется шум, то ей лучше вешаться самой, и она это знает. Здесь все всё знают, потому что школа у нас такая.
Надо руки помыть после этой падали. За спиной слышится скулеж, всхлипы и звучные шлепки – значит, Танька приступила к своей программе. Пойду я отсюда, домой пора. Лерка теперь надолго запомнит, ну и остальным это будет уроком – когда я говорю, все должны молчать.
Выхожу из туалета, резко пробив фанеру пацану из параллельного класса, за каким-то хреном оказавшемуся рядом с дверью в женский туалет. Насилие, конечно, возможно, но у нас не рискуют, знают – за такое потом яйца вырву, и никакая полиция не спасет. Им это совершенно не надо. Зверинец у нас тут, если подумать, но если не буду бить я, то опустят меня, как в первом классе было – гнобили, уже не помню, за что, ну а потом я, конечно, научилась и метелила всех, до кого добралась.
Накинув куртку и оглядевшись, выхожу из школы и двигаюсь в сторону автобусной остановки. О судорожно дышащем пацане, которому я ногами добавила, даже и не думаю. Ничего, не сдохнет, тварь очкастая. Нечего возле сортира ошиваться. Вот и мой автобус, кстати.
Предки у меня нормальные, насколько может быть нормальным это не знающее жизни старичье. Ладно, надо хоть причесаться, чтобы не зудели над ухом: «Ты же девочка!» И что, что я девочка? Пацаны девчонок бьют точно так же, и за жопу хватают, и… не только. Отпор не дашь – зажмут в кабинке и – «прощай, девственность». Это всем известно, но откуда… В общем, насколько я знаю, такого ещё не было. А если и будет, кто ж расскажет? Хотя пацаны вроде вменяемые, одно дело – раздеть, другое – вот это вот…
Ладно, завтра, говорят, новенькая будет. То ли больная, то ли дурная, не зря сегодня на полном серьёзе просили не пришибить. Михална, завучиха наша, пыталась на жалость пробить, чем приговорила дуру. Короче, болячка у новенькой, может дышать перестать, надо будет сегодня глянуть, куда её бить нельзя, а то срок с земли поднимать никому не надо.
Моя остановка. Я выхожу на улицу из пропахшего потом и бензином автобуса, оглядевшись. Привычные зеленые насаждения, так называемые деревья, с обломанными ветками выглядят, как неудачные пародии, ну и дома наши – пятиэтажные хрущёвки, обшарпанные, с воняющими мочой подъездами, разрисованными стенами, несмотря на внушительные кодовые замки.
