1. За всё надо платить.
Толян умер в возрасте сорока лет, двадцать второго мая две тысячи двадцать второго года. Дата так себе. Одни двойки. Словно намёк на то, что у Толяна так всегда, если не на троечку, так на двоечку сто процентов. Да и месяц тоже не ахти, пусть и пятый. Некоторых месяц устроил бы, как-никак весна, скоро лето, листья на деревьях зелёные, трава сочная, летают комарики и мушки. Птички поют. Умирай хоть тысячу раз. Но Толяну не нравилось всё равно, однако он поделать ничего не мог. Рак «дожрал» его двадцать второго мая, в одиннадцать-тридцать семь по местному времени. В районной больнице, на грязных от пота и недельного пребывания на больничной койке простынях. Толян умер в одиночестве, никому не нужный. Никто даже и не заметил, что его не стало.
Тётку в рваном чёрном платье с косой он приметил ещё раньше, до того, как впал в предсмертную агонию. Она зашла в палату, остановилась возле него, а потом исчезла. Толян сначала не поверил, потёр глаза, а потом закрыл их и вроде как уснул. Хотя казалось, что не спал вовсе. Мучился, пытаясь ухватиться хоть за одну мысль, но те ускользали, не задерживаясь в голове. Мучился от холода, что пожирал его тело, душу и сердце. Пытался вынырнуть из серого, непроглядного тумана, выбраться из ямы, в которую угодил, стремительно бежал по тёмному, кажется то был коридор, падал и поднимался. А потом сидел на скрипучем, поломанном стуле, чего-то ждал. И когда тётка в рваных лохмотьях вновь к нему подошла, Толян открыл на миг глаза, посмотрел в потолок, потом на стену, будто прощаясь с этой грёбаной, осточертевшей палатой, затем закрыл глаза снова.
Встал и пошёл.
Они шли по тоннелю. Тоннель был мрачный. Бледный свет, не ясно откуда пробивавшийся, не позволял толком разглядеть это место, но Толян чётко осознавал, что шли они вперёд, то по грязным лужам, то по пыльной поверхности, то по чему-то скрипучему. Толян не смотрел вниз, он смотрел в спину старухе: она то расплывалась, словно призрак, то виделась отчётливо, становясь вполне реальной. Хотя Толян в её реальность не верил. Разве смерть имеет форму? Форма – это фантастика, смерть – это сущность. Факт. Явление. У неё нет тела. Разве что душа, и та безэмоциональная.
Старуха держала в руке косу. Ничего особенного в ней не было, простая классическая коса. Толян даже разочаровался: длинное деревянное косовище, а на конце изогнутая ржавая железка. Острая. Зачем Смерти коса? Когда старуха ею ни разу не взмахнула, а просто шла впереди, опираясь на неё, не оборачивалась, точно уверенная в том, что Толян идёт следом. Так зачем ей коса? Хрен знает. И зачем она явилась в этой форме, когда могла просто… просто… Толян сплюнул. И чего он пристал к этой форме? Ну старуха и пусть будет старухой. Хотя, Толян был бы не против, если бы смерть была красавицей.
Шли они не долго, впрочем Толян не засекал сколько именно, да и часов для этого у него не было. Остановились у широкой реки. Старуха обернулась, протянула к нему костлявую, перетянутую серыми, рваными бинтами руку. Толян попытался рассмотреть лицо тётки, но ничего, кроме тьмы и пустоты не увидел. Затем проверил карманы своих штанов и рубашки, однако там оказалось пусто. Тётка опустила руку, затем отвернулась и исчезла. Толян нахмурился, огляделся, но вокруг была лишь темнота. И тот тоннель, из которого они вышли совсем недавно, тоже исчез. Единственное, что осталось – это река. И когда Толян снова посмотрел на широкое русло, перед ним уже стоял высокий сутулый старик, протягивающий к нему сморщенную, тёмную ладонь.
– Да нет у меня денег, нет, – озвучил мысль Толян и тут же ему показалось, что он подумал. Голос будто шёл из трубы и отчётливо отдавался в черепной коробке. Слова в ней метались, как бильярдные шары, запертые в кубе. Ощущение было так себе.