ЩЕДРЫЙ БУГЕ
Охотничья повесть....Здесь у костра не хвастают, не
лгут,
Не берегут добро на всякий случай...,
Ю. Сотников
ЧАСТЬ I
ВЛАДЕНИЯ ЛУКСЫ
Под нами
величественная панорама
безлюдной, дикой местности:
медленно проплывают, расчленённые глубокими ущельями и
распадками,
заснеженные гряды, одна выше другой,
межгорные впадины, седловины,
порожистые речки, острова посреди них. Там, куда мы летим,
особняком возвышается плотная группа скалистых гольцов, заметно
выделяющихся на общем фоне.
Пассажиров в вертолете двое: я и мой наставник, удэгеец лет
пятидесяти. Невысокий, худощавый, с живыми движениями опытный
промысловик располагал к себе с первого взгляда. Сильные руки,
испещрённые глубокими трещинками морщин, словно кора старого
дерева, и густо перевитые набухшими венами, успокаивающе
поглаживают собак. Мороз, ветер, солнце, дым костра дочерна
продубили скуластое лицо с клочками реденькой растительности на
верхней губе и подбородке. В чёрных с вороным отливом волосах
несмелый проблеск седины. Черты лица невыразительны, но лучистые
темно-карие глаза, словно магниты, притягивают взор.
Впечатление такое, что они все время смеются, радуясь жизни.
Глянув в них, и самому хочется улыбнуться. И имя у него
приветливое, простое — Лукса.
Мне все еще не верится, что моя давняя мечта исполнилась: я
принят на работу в Лазовский госпромхоз штатным охотником и лечу на
промысел пушнины над седыми отрогами древнего Сихотэ-Алиня.
Вертолет тем временем вошел в крутой вираж и, сделав
два круга, мягко опустился на заснеженную косу. Наши собаки, Пират
и Индус, ошалевшие от грохота двигателей, спрыгнули на снег, едва
открылась дверь, прямо во взбаламученную при посадке искристую
пыль. Быстро выгрузили нехитрый багаж. МИ-4 прощально взревел и,
обдав нас колким, морозным вихрем, взмыл синеву и вскоре исчез за
лесистой грядой.
Мы остались одни в холодном безмолвии. На белой,
сверкающей
алмазными искорками, пелене ни единого следочка.
Возникло ощущение,
будто неведомая сила подхватила и перенесла нас на лист
чистой бумаги, на котором предстоит написать историю промысловой
охоты длиной в сто двадцать дней: с 15 октября 1974 по 15 февраля
1975 годов.
Вокруг громоздились типичные для этих мест крутобокие
сопки, ощетинившиеся, словно встревоженные ёжики, мрачными
островерхими елями и могучими патлатыми кедрами. Над бурунистым
Хором, напротив устья ключа Буге, нависал хребет, резко
обрывающийся в речную гладь неприступной двухсотметровой стеной. На
его обнажённом гребне торчали причудливые, источенные временем
каменные иглы и зубчатые башни, напоминающие руины старой
крепости.
Хор еще не встал и тянулся тяжёлой и холодной, черной
лентой, разрывая
белоснежную пелену извилистой трещиной. Сквозь
прозрачную воду и
тонкие хрустальные забереги на галечном дне, местами
поросшем длинными, склонёнными течением водорослями, чётко видны
пестрые, обезображенные брачным нарядом и трудной дорогой к
нерестилищу, кетины. Уровень воды в реке за последние дни упал, и
часть отнерестившейся рыбы лежала на галечном берегу. Лайки тут же
воспользовались возможностью полакомиться. В их довольном урчании
слышалось —«Как много рыбы! Райское место!»
2
Оставшись в преддверии сезона без напарника, Лукса не
без колебаний согласился взять меня на свой участок, охватывающий
бассейн ключа Буге —левого притока реки Хор. Митчена, деливший с
ним радости и невзгоды промысловой жизни в течение многих лет,
совсем потерял зрение и перебрался жить к дочери в райцентр – село
Переяславка.
Хотя день только начался, Лукса поторапливал.
Предстояла большая работа по обустройству места зимовки.
Взбираясь на берег, услышали задорный посвист, который
невозможно спутать ни с каким другим лесным звуком, - рябчик. Судя
по мелодии, петушок. Старый промысловик едва заметным движением
руки остановил меня, а сам, прячась за ствол ели, достал
самодельный манок и ответил более глухим переливом курочки. По
треску крыльев стало ясно, что рябчик перепорхнул ближе. Лукса
опять подсвистел. Хлопки послышались совсем рядом. Приглядевшись, я
наконец разглядел его. Вытянув шею и нетерпеливо переступая, он
напряженно высматривал подружку.
