Здание аэропорта, словно какой-то живой организм, гудело, дрожало, скрипело и бурлило под высокими потолками из стекла и металла. Просторный, как торговый центр будущего, он был наполнен многоголосым шумом – стуком колёс чемоданов по гладкому кафелю, объявлением рейсов с равнодушной интонацией синтетического голоса, отголосками чужих разговоров, в которых слышалась и радость, и усталость, и раздражение. Люди сновали туда-сюда, как беспокойные клетки в теле мегаполиса – деловитые, целеустремлённые, закутанные в пальто, в наушники, в собственные заботы. Здесь всё было построено на постоянном движении. Уход… Прибытие… Погоня за временем… Пересадки… Границы и даже отдельные планы…
Под потолками с тонкими световыми лентами, между серыми колоннами и электронными табло, отражаясь в прозрачных витринах кафе и дьюти-фри, реальность казалась одновременно слишком реальной и совершенно призрачной. Снаружи – монотонный, серый дождь стекал по высоким окнам, размывая застывшие силуэты самолётов, как будто весь мир утонул в бесцветной воде.
В этой плотной, чужой, равнодушной массе был один, кто, замерев на месте, просто не двигался. Это был парень. Молодой. Может быль ему было лет двадцать пять… Может, чуть больше. Он стоял посреди зала ожидания, будто выброшенный из времени камень посреди бушующего моря. На фоне спешащих людей он казался почти призраком: неподвижный, бледный, с опущенными плечами и отрешённым взглядом. Его худощавое лицо, слегка угловатое, казалось, даже моложе, чем ему было на самом деле – особенно в свете тусклой лампы над ним. Волосы, ещё мокрые от дождя, прилипли ко лбу. Он держал в руке телефон и смотрел в экран, но уже не читал – просто смотрел, как в бездну, из которой больше не возвращаются. На экране всё ещё светилось одно единственное сообщение. Короткое, как выстрел:
“Не смей больше появляться мне на глаза, потому что я тебя не люблю.”
Эти жестокие слова будто горели на белом фоне, вытравливая всё остальное. Ни шум… Ни люди… Ни свет многочисленных табло… Ничто не имело значения рядом с этой фразой. Мир, казалось, начал гаснуть – не вокруг, а внутри него. Изнутри, как если бы что-то старое и важное вдруг выключили, не спросив, как он на это смотрит. Будто кто-то выдернул провод. Его дыхание было неровным, но тихим, почти неслышным, как у человека, который боится дышать – чтобы не сорваться, не заплакать, не упасть прямо здесь, между киоском с пончиками и автоматом с кофе.
Он не понимал, сколько времени стоит. Может, секунду. Может, пятнадцать минут… Может – двадцать… Люди обходили его, кто-то случайно задевал плечом, кто-то шёл мимо с телефоном у уха, смеясь каким-то своим мыслям, но никто на него не смотрел. Никто не замечал его проблем… Его горя… В этом месте, полном звука и движения, Андрей был один. Абсолютно один.
Удар пыльным мешком по голове…Так, наверное, чувствует себя человек, которому неожиданно в лицо бросили тяжелое, мокрое, грязное. Он не упал, не вскрикнул – он просто стоял, как если бы физическая боль ещё не дошла до нервных окончаний, а душевная уже кричала внутри, только без звука.
Где-то рядом объявили посадку. Кто-то кого-то обнял. Где-то над входом мигнул зелёный сигнал. Всё шло своим чередом. А он… Всё также был неподвижен. Он стоял, отвергнутый одним единственным сообщением, которое навсегда изменило его место в этом мире.
Всё внутри было ватным, как если бы его затянуло в серую воронку, где звуки приглушены, цвета вымыты, а время остановилось, как разбитые часы. Андрей всё ещё смотрел в экран телефона, словно надеялся, что сообщение изменится. Что оно исчезнет. Что это – ошибка. Но экран не гас, и слова по-прежнему стояли перед глазами, выжженные как клеймо:
