– Густ, слушай, тут такое дело… – голос в трубке звучит как-то неуверенно и тихо. Это должно было насторожить, но Август себя чувствует сейчас настолько усталым и разбитым, что даже не пытается делать предположения, что могло послужить причиной звонка. Он молча ждёт, что же поведает ему его редактор в столь поздний час. Должно быть что-то срочное, иначе Риан, как зовут Дориана все вокруг, снижая пафос его имени, не побеспокоил бы. Только поэтому, превозмогая усталость и раздражение, Густ ещё не сбросил к чертям это невнятное бормотание, абсолютно его редактору несвойственное. Хочется верить, что сейчас, наконец, доберутся до сути. И это будет что-то решаемое, после чего он сможет положить трубку и отправиться спать с чувством выполненного долга. Август сегодня работал весь день и заслужил проспать, как минимум, до завтрашнего обеда. Ему необходимо восстановить физический и моральный фон. Особенно моральный.
Почему никто не говорил ему, что писателем быть тяжело?
Еще тогда, когда Август и Дориан впервые встретились. Дориан вел волонтерскую деятельность, ища талантливых детей среди тех самых «брошенок», к которым относился и сам Густ. Риан был подающим надежды студентом – усердный, трудолюбивый, старательный, сам он писательским даром никогда не обладал. Но мог его разглядеть в других. И нарисовать для человека великое будущее, умалчивая о трудностях этого пути. Хотя, разве остановило бы это самого Ройе?
Август устало трет глаза, пытаясь размазать перманентные темные круги бессонных ночей. Смотрит на ночной город за окном. Там стройные многоэтажки рисуют узор освещенными окнами. Там сотни, тысячи людей застряли в огромном муравейнике. Эти спальные районы Москвы отличаются лишь цветом домов и близостью к метро.
В кухне горит только подсветка над столешницей и одна конфорка плиты, на которую парень ставит чайник. Август ерошит и так жутко растрепанные волнистые волосы, которые уже давно пора бы подстричь, чтобы не лезли в глаза. Они оттенка крепкого кофе без добавок. Именно такого, какой предпочитает сам парень по утрам, дням и вечерам, в любое время суток, когда вдохновение не отпускает, организм не выдерживает бессонных периодов лихорадочного писательства, а от энергетиков уже тошнит. Август тянется до хруста в суставах, заглушая чужое «я знаю, ты очень много работаешь… тебе нужен отдых… возможно, это переутомление…» и ещё десятки подобных пустых фраз-предисловий на другом конце, которые все продолжают литься потоком. Густу ещё нет тридцати, физическое здоровье в целом не подводит, но в такие ночи после стольких часов сидения на одном месте и употребления сигарет вместо пищи, он особенно сильно ощущает себя дряхлой развалиной. Кажется, надо вернуть хотя бы плавание пару раз в неделю, иначе скоро Ройе и работать не сможет, а ведь это вся его жизнь, как бы сложно не было последние пару месяцев.
Август весь день таращился на белый лист, усеянный черными буквами, сливающимися в сплошную линию в последний час работы. Эта новая история даётся ему, как никогда, тяжело. Все герои слишком сложные и мрачные, слишком многогранные и ускользающие. Густ работает над каждым, но так и не может до сих пор уловить всех тонкостей. Это огорчает и вносит сумятицу в процесс. Все действия, все причины и итог приходится продумывать и прорабатывать часами, чего раньше никогда не давалось с таким трудом.
Да и вся повесть в целом давит какой-то гнетущей атмосферой с самого первого написанного абзаца, вытягивая из него, как писателя, все силы. Хотя и как обычный человек последнее время чувствует он себя после работы совсем паршиво. Он не знает, в чём проблема в этот раз. Ведь в каждой новой книге стиль и жанр задуманного кардинально отличаются от всех предыдущих. И, вроде, это должно радовать и вдохновлять на очередные подвиги, но что-то продолжает неприятно зудеть где-то в мозжечке. Стойкое ощущение, будто он что-то забыл. Так бывает, когда не можешь вспомнить, выключил ли перед уходом чайник. Перебираешь все свои действия. И вроде кажется, что да. Но может это в памяти другой день? Или все-таки нет? А сам уже находишься на другом конце города, втянутый в диалог всей твоей жизни. И остаётся только принять факт, что, возможно, тебе больше некуда возвращаться. Твой дом сгорел. Вместе с твоим имуществом, твоими соседями и половиной района.
