Это второй том. Первый том ЗДЕСЬВлипла, определенно.
Но что я могла натворить и когда? В тот черный провал между тем, как я рухнула в постель, и пробуждением? Но единственным человеком, которому я могла навредить ночью, была Оливия, а она, вон, жива-здорова.
Подруга тем временем протянула плешивому дворянскую грамоту, который тот не преминул изучить как следует. Потом пришел черед моих документов. Мужчина так же внимательно ознакомился с ними и протянул мне еще два листа бумаги.
— Постановление об аресте. И об обыске, — пояснил он.
Я попыталась вчитаться, но строчки прыгали перед глазами.
— Оливия, можно тебя попросить? — Я протянула ей бумаги.
Плешивого перекосило, остальные посмотрели на меня с немым изумлением. В самом деле, как простолюдинка посмела обратиться к графине на «ты»!
— Конечно, — с достоинством кивнула она. Пробежала глазами первый листок, вернула его мне. — Это постановление об обыске. Оно касается только твоих вещей и твоей половины комнаты.
Последние слова, кажется, были произнесены не для меня.
— Это — об аресте. — Брови Оливии взлетели на лоб. — По подозрению в покушении на жизнь барона Бенедикта Вернона?
— Что?! — выдохнула я. Слова кончились, и все, что я могла — таращиться на сыскарей и соседку, забыв, как дышать.
— Подозрение в покушении на жизнь барона Вернона-младшего, — повторила Оливия.
Я, наконец, обрела дар речи.
— Что за бред! Я и пальцем его не тронула! Да и когда бы?
— После вчерашнего я уже ни в чем не уверена, — задумчиво произнесла соседка.
«Честное слово, один бокал!» — вспомнилось мне. Щеки обожгло стыдом. Да, я ни в чем не виновата, и вчера говорила чистую правду, но кто мне поверит?
Похоже, кто-то подлил мне что-то крепкое в лимонад. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось, чтобы я лыка не вязала? Просто напакостить?
А может, и в бокале, который протягивал мне Бенедикт, была какая-то гадость? Не просто же так он настаивал, чтобы я выпила. Может, он и мириться на самом деле не собирался, а хотел выставить меня на посмешище.
Но Оливия сказала, что в вине ничего нет. Неужели она на его стороне?
— А что было вчера? — вскинулся плешивый.
Оливия приподняла бровь.
— Это допрос?
— Неужели вы не хотите помочь правосудию, ваше сиятельство?
— Я с радостью помогу правосудию, — улыбнулась она. — И помогаю ему прямо сейчас, напоминая о том, что все правила ареста, допроса и обыска были написаны кровью невинно казненных, и потому эти правила следует соблюдать.
Сыскарь покачал головой. Обернулся ко мне.
— Лианор, где твои вещи?
— Вот. Ищите. — Я обвела рукой свою половину комнаты, стараясь держаться так же холодно-безразлично, как соседка, но вряд ли у меня это получилось.
Даже если Бенедикт на самом деле хотел не помириться, а устроить мне очередную пакость, почему Оливия сказала, что в вине ничего нет?
Да о чем я думаю? Какая разница, что было на уме у Бенедикта и кто подпоил меня? Кто на него покушался, и как это сделали, что покушавшегося никто не видел? Почему подумали на меня, понятно — о нашей вражде знали все, а стражи всегда ищут пропажу под фонарем, а не там, где потеряли.
Плешивый взялся за ридикюль на столе, но Оливия его перебила.
— Это моя вещь.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — повинился сыскарь, с поклоном протягивая ей сумочку.
Второй сыщик, худой и остроносый, между тем, обшарил карманы моего кителя.
— Вот. — Он извлек оттуда бумажный сверток.
В похожих нам выдавала лечебные порошки госпожа Алекса, целительница в нашем приюте.
— Что это? — удивилась я.
— Тебе лучше знать, — ответил плешивый, разворачивая бумагу.
— Откуда мне знать, если это не мое?
— Конечно, само в карман прыгнуло. — Он обернулся к третьему. — Записывай. Сверток из аптечного пергамента с… — он развернул край, — белым порошком. Ваше сиятельство, засвидетельствуете?
