Текст публикуется в авторской редакции
© М. Богатов, 2023
© Русский Гулливер, издание, 2023
© Центр современной литературы, 2023
* * *
Нужно почувствовать себя дома в мире других людей, чтобы перейти от исповеди к объективному эстетическому созерцанию, от вопросов о смысле и от смысловых исканий к прекрасной данности мира. Нужно понять, что все положительно ценные определения данности мира, все самоценные закрепления мирской наличности имеют оправданно-завершимого другого своим героем: о другом сложены все сюжеты, написаны все произведения, пролиты все слезы, ему поставлены все памятники, только другими наполнены все кладбища, только его знает, помнит и воссоздает продуктивная память, чтобы и моя память предмета, мира и жизни стала художественной. Только в мире других возможно эстетическое, сюжетное, самоценное движение – движение в прошлом, которое ценно помимо будущего, в котором прощены все обязательства и долги и все надежды оставлены. Художественный интерес – внесмысловой интерес к принципиально завершенной жизни. Нужно отойти от себя, чтобы освободить героя для свободного сюжетного движения в мире…
Я хорошо её помню, я запомнил Её на всю свою жизнь. И если бы у меня была возможность передать эту память по какой-то надежной и внимательной традиции, я бы непременно это сделал. Но все традиции умирают вместе со мною, умирают от своей молодости. Молодость губительна – этому я тоже научился у Неё. Но как передать эти шершавые, стершиеся по углам кирпичи, эти ржавые петли давно не открываемых ворот, эту увядшую и пожелтевшую траву, уже проросшую на протоптанной когда-то тысячами ног дороге? Такие дороги никогда не были тропами – это сразу дороги, которые и гибнут себе под стать. Это не передаётся, да и вряд ли это кто-нибудь возьмёт.
Я пришёл к Скотобойне тогда, когда она уже была просто заброшенным зданием без окон посреди бескрайней и пустынной степи. Вокруг не было ни души, ни тела – только Она, влекущая к себе своею отчужденностью. Мне говорили, что я ошибся и нашёл вовсе не ту Скотобойню. Потому что в ту до сих пор стоят, в той до сих пор исчезают. Может быть.
Почему-то не хочется с этим спорить – мне достаточно того, что я видел. А видел я совсем немного, но и того хватило. Если это не та Скотобойня, то, всё же, это здание, которое я видел, вовсе не было развалившимся, и, в другие времена вполне ещё могло бы стать Ею. Но, как и всё бывшее, эта Скотобойня ещё хранила следы присутствия – уже не живая, но ещё одухотворенная. Да, я точно почувствовал дыхание времени, которое остановилось, времени, которого уже не было. Время Скотобойни распалось на безвременные мгновения, которые незримо проносились мимо меня, стоящего рядом. Скотобойня хранила свое время шёпотом. Само время здесь стало шёпотом.
И в этом шёпоте я не мог расслышать ни слова – только намеки на никогда уже невыговоренные фразы. Да я и не хотел ничего у Неё выспрашивать, мне было достаточно того, что я присел рядом на жёсткую траву и просто молчал, глядя на Её стены. И именно этот покорёженный забор, во многих местах уже просто лежащий на земле, именно эта некогда белая стена, ставшая серо-жёлтой от частого ветра и редких дождей, именно эти широкие ржавые и навсегда закрытые ворота – всё это молчало, и это молчание выдало мне сегодняшнюю тайну Скотобойни. Здесь нечего исследовать, здесь незачем восстанавливать события ради какой-то истории Всеобщей Скотобойни. Это просто памятник, отпечаток гигантского следа того великана прошлого, о котором достаточно знать, что он здесь был и что теперь его здесь нет. Скотобойня хранит в своих стенах ответ на вопрос: а вернётся ли этот великан сюда когда-нибудь вновь?
