За окном
Белая сова летела над землёй. До земли, вообще-то, докопаться ещё надо было. Если у кого такая необходимость и возникла бы. Земля пряталась под толстым слоем снега, спала ещё.
Ночь, белая гладь снежной равнины и белая тень, скользящая бесшумно над этой гладью.
Сова размышляла. Мерные взмахи крыльев ничуть не мешали плавному течению мыслей.
– Странная история, – думала сова, – почему же она плачет?..
В паре вёрст отсюда находится деревушка, в которой на узкой улочке стоит домишко. По ночам в этом домишке всё время светится окошко жёлтым слюдяным светом.
За окошком мелькают тени, и сову, пролетающую мимо, всякий раз разбирает любопытство. Сегодня она не выдержала, зацепилась когтями за ветку кривого дерева, росшего против домика, выгнула голову так, как это умеют только совы, и заглянула внутрь.
Сквозь мутное стекло сова разглядела стол и сидящую за ним женскую фигуру. Женщина плакала, закрыв лицо руками. Иногда она убирала от лица руки и подолгу смотрела в одну точку.
Сова провисела на дереве, пока не затекла вывернутая шея, но картинка за окном оставалась неизменной. Наконец сова поняла, что загадку эту ей сегодня не разгадать, а вот шею надо как-то на место поставить. И улетела от крохотного домика с жёлтым окошком.
Мышь
Белая сова гналась за мышью. Мышь металась по земле мелкими отчаянными зигзагами, чувствуя всей бурой шкуркой дуновение тихих крыльев, несущих смерть. Однако, сова не спешила. Голодна в этот час она не была, и у мыши имелся шанс, о котором та совершенно не подозревала, сохранить свою бурую шкурку в целости и попасть в легенды и мифы своего мышиного племени.
Очередной зигзаг окончился неудачей. Для мыши. Когти мягко сомкнулись на спине и взметнули дёргающееся тельце в воздух.
Пролетев пару десятков шагов, сова приземлилась на плоский, покрытый лишайником камень. Плюхнулась на одну лапу, выставив вторую с добычей вперёд, чтобы не сломать хрупкие косточки впавшей в прострацию мыши.
– Ну, голубушка, что ты можешь рассказать мне такого, чтобы я оставила тебе твою жалкую жизнь? Да не вздумай убежать – разговор закончится в тот же миг.
Мышь не помышляла о побеге. Она вообще ни о чём не помышляла, простившись во время ужасного полёта со всей своей многочисленной роднёй и планами на будущее.
– Ну? – когтистая лапа сжала спину, – говорить будешь?
– Буду, – еле слышно выпискнула мышь.
– Убегать будешь?
– Нет, – писк на этот раз был почти не слышен.
– Смотри, – сова убрала лапу и с наслаждением почесала под крылом, – рассказывай.
– О чём, госпожа?
– О чём хочешь, лишь бы интересно было.
Мышь судорожно перебирала известные ей события, сплетни и новости.
– Ага… – вспомнила она, – неделю назад пришёл Смилс, он в городе был. Сыра нет. То есть сыр есть, но это не сыр вовсе, есть его нельзя. И сыром не пахнет. Смилс в магазине был, всю кладовку проверил. Круги лежат, но это не сыр.
Сыр сова тоже уважала.
– Почему пропал? – вопросила она.
– Смилс домового нашёл, который магазинный теперь. А куда тому деваться? Жить хочется, дом снесли, в новый молодые хозяева не позвали, даже тапок на виду не оставили. В домовых они не верят, видите ли. А тут уверованный или нет – кушать надо, – мышь осмелела. В её писке стали явно слышны ехидные ноты.
– Вот и перебрался Памфилий в кладовку при магазине, три года прожил там, как сыр в масле. Днём людей полно, ночью отдохнуть можно. Пищалки электронные на Памфилия не реагируют, ходи, где хочешь. А нынче – вишь ты, неприятности. Сыром в масле не покатаешься, если сыр кончился.
Сова потрясла головой:
– Ты на вопрос отвечать будешь? Сыр куда делся?
– Саанкции, – пропищала мышь, вложив в своё пищание максимум язвительности, – слово-то какое противное, на блоху похоже заграничную. Сказали, сыр теперь будет родимый.
