То, что это был дом для овец, Яна поняла при первом осмотре. Земляной утоптанный пол. Под ногами хрустели глиняные черепки и сухие веточки, бурые листья сбились в комки по углам. Ветер гулял – из левой половины в правую. Одна была жилой, во второй держали животных. Здесь часто делали так. Стёкла почти везде выбиты, но сами рамы целы. Тёмные, гладкие, обработанные от жучков. Даже не красили их ни разу. И дверь цела, только скрипит нещадно. Она подняла голову. Крыша крепкая, без прорех, широкие балки – из того же тёмного дерева, что и рамы. Стены каменные, белые внутри и снаружи. Закопчённые только там, где печка.
«Я буду жить здесь, – решила Яна. – Надо только вычистить всё, вымести сор. Настелить пол. Стены на века. И крыша. И печка есть, даже исправна она…»
Она подошла к двери, ведущей на задний двор, толкнула её. Крошечный огородик, обсаженный можжевеловыми кустами, и тропинка к выгону. А у парадного входа вилась коричнево-серая лента дороги, она вела к озеру. Здесь всё рядом – луг, роща, озеро, холмы за ним. До деревни Бэйлхед можно доехать на велосипеде.
«Я буду жить здесь», – повторила она про себя и вернулась в дом, чтобы выйти на крыльцо и сказать скучающему у серого опеля агенту, что арендует это жилье сроком на десять лет. В праве собственности, ей как не коренной жительнице острова, было отказано. Ну что ж, десять лет – это совсем неплохо, наследства хватит и на ремонт, и на аренду.
У неё будет свой дом. Вернее домик. Овечий домик.
***
Так его звали в округе. Овечий дом. Реже – белый дом. Последний, кто в нём жил была Анна. Вернее – мисс Энн Гэбриэлл Джеймс Скитт. Кроме записи в реестре, после неё не осталось ничего – ни горшка, ни стола, ни корзинки. Дом был пуст. От овец тоже не осталось ни клочка шерсти, но имя дому дали именно они. Яна его собственноручно вписала в окошечко указателя на почтовом ящике: «Sheep´s House. Miss Ann Pass». Яна Валерьевна Перевалова – значилось в её паспорте.
Она дождалась, когда в домике настелили пол, отремонтировали и запустили печь, вставили стёкла, наладили водопровод и электричество. Потом перевезла вещи. Пришлось купить электрическую плитку. Дрова и уголь – дорогое удовольствие. Тратить их на готовку – расточительство. Свитер и шерстяные носки и так теперь её лучшие друзья, даже в июне. Пока шли ремонтные работы, Яна мониторила каталоги распродаж и местные чаты. В итоге в дом в течение недели доставили стол с ящиком, три табурета, одно кресло (с чехлом и подушкой), кровать из палет и матрас к ней, две полки – угловую и прямую, стеллаж для книг, комод, торшер. И стойку для одежды. А настольную лампу, кухонную утварь, постельное и покрывала, свечи и книги, четыре шкатулки – она привезла с собой. Потом пришлось съездить в Бэйлхед докупить ещё кучу мелочей: занавески, бечёвку, гвозди, мыло, ведра – жестяное и пластиковое, лопатку, совок и щётку, заказать холодильник, прихватить часы в местной лавке, подсвечники и спички.
Вернулась из лавки. Закрыла дверь. Сгрузила свертки на пол и, перешагнув через них, прошла на кухню. В ту половину, где когда-то жили овцы. Теперь там свежие светлые доски на полу и ковёр поверх. У восточной глухой стены – печь, прямо перед ней мастера выложили матовую белую плитку, Яна застелила ее пёстрой тканой дорожкой – рыжие, серые, белые и красные полоски. С одной стороны от печи – крохотная раковина и шкаф для посуды, а с другой – полка и рядом у стены стол с ящиком. Он же обеденный и для готовки. Электрическая плитка стоит прямо на щербатой поверхности печи, сбоку от очага, закрытого теперь деревянным щитом. Яна варит какао в эмалированной кружке, кофе в джезве, кашу в ковшике с деревянной ручкой, жарит оладьи и гренки. Над очагом сохранились крючки. Удобно вешать и доставать – кружку, сковородку, ковш… Прихватки и полотенца тоже здесь – на гвозде.
