У неё сладкая профессия, но горькая жизнь
Мимолётным виденьем проскакивает яркая вспышка – боль, давящая, теснящая сердце в груди, отбивающая барабанный ритм в ушах, боль, которая терзает и не оставляет шанса на выживание. Вот, что я почувствовала и всё ещё ощущаю с того мига, как врач озвучила мой диагноз.
Моя самая большая мечта развеялась по ветру, как крупицы пепла от сожжённого письма.
«Вы никогда не сможете иметь детей», – билось где-то в мозгу грубым женским голосом.
«Никогда»…
Откуда ей знать? Она всевидящая? Как можно такое говорить? Что за бестактность? А как же надежда на чудо? Ведь в жизни всякое бывает…
Раз в год и палка стреляет…
Кто знает, может, мне повезёт?
Я выхожу из женской консультации в полном беспамятстве, ощущаю лёгкое дуновение апрельского ветра, а как добираюсь домой, не понимаю. Я опустошена, выпотрошена, выпита досуха.
Открываю дверь – в нос бьёт запах горелого мяса.
– О, – раздаётся из кухни, – соизволила вернуться? – грубо приветствует муж, выходя навстречу, принося с собой сизый дым, которым пропитан воздух.
Что за ужас на нём? Где он взял эти кошмарные растянутые подштанники мерзко-бирюзового цвета? Волосы в разные стороны. Снова весь день дома?
– Ты почему не на работе? – глухо спрашиваю и скидываю туфли на тонкой шпильке.
– А тебе лишь бы я работал побольше, – бурчит и скрывается на нашей маленькой кухоньке в шесть квадратов. – Сама-то, что дома забыла? Или у вас в конторе в кои-то веки рабочий день, как у белых людей, закончился в пять?
– Нет, я была у врача… – слышу свой голос, а звучит он безлико, будто и не я вовсе говорю.
– Заболела? – Матвей снова показывает нос из-за двери и недоверчиво рассматривает голубыми глазами, как же наивно он выглядит, а ведь ему двадцать восемь…
– Нет. Я в душ схожу и расскажу, – ставлю сумку на скамью в прихожей и как в тумане на негнущихся ногах иду прямиком в ванную комнату.
«Снова один из светильников перегорел, – задираю голову, – над раковиной. Что Матвей целыми днями дома делает?»
Из крана, как обычно, сначала вырывается поток ледяной воды, а как кран проплёвывается, температура становится комфортной. Смываю весь услышанный и пережитый ужас и плетусь в комнату.
Накидываю мрачный атласный халат и пушистые тапки и вползаю на кухню.
– Что у тебя случилось? – безразлично спрашивает муж.
– Мне поставили окончательный диагноз, – прокашливаюсь. – Я не смогу иметь детей… никогда, – говорю, а сама не верю.
– М-м… – даже не поворачивается. – Причина?
– Преждевременное истощение яичников…
– То есть надо было рожать, когда я предлагал? Три года назад, – злобно, с ноткой презрения и превосходства говорит и окидывает меня таким же взглядом. – Но тебе же карьеру подавай. Только о ней и думала. Вот и результат.
– Ты хоть попробовал бы поддержать, – бурчу и изучаю пушок на тапочках, зачем я купила это уродство?
– А чё тебя поддерживать? Ты же всё равно не слышишь, что тебе говорят. Хоть раз прислушалась к моему мнению?
– В чём?! – подлетаю с места и повышаю голос. – Может, надо было послушать тебя, когда ты предложил мне уволиться и сесть дома с ребёнком, а через два месяца потерял работу и полгода просидел у меня на шее? Или когда ты врал мне, что у тебя новый договор и клиенты лучше, и я могу сократить работу в конторе?
– Что ж ты сразу лезешь вспоминать всё, что было сто лет назад?
– Это было в прошлом году! – взрываюсь и ухожу.
– Ты сама виновата, что стала пустышкой и не можешь родить, – бросает мне вслед, а я иду и в аккурат разношу вдребезги опостылевшее зеркало в прихожей.
Как же я устала от вечных упрёков человека, который обещал любить и защищать, а по факту только попрекает всем, чем может, и обижает.
