Бабу Дусю не видела пару лет. А тут заболела старушка, я единственная из внуков поехала ухаживать. Вот тебе и родственники. Деньгами-то мы всегда скидывались и помогали, а вот времени уважить бабулю не находили.
Прожила в её дачном домике с ней месяц, а потом увезла в городскую больницу. Там она и померла. Я горевала. Злилась на себя. Ну, как я так могла с бабушкой своей? Неужто работа настолько важна была, что я за эти несчастные тридцать километров не могла приехать на выходные и посидеть с ней? Или с огородом помочь?
Нет.… Вся помощь заканчивалась на звонках три раза в неделю, скидывании денег на карту и найме пареньков огород перекопать.
Сижу, как пришибленная у нотариуса и слушаю, что бабуля оставила мне свой дачный участок и письмо.
– Простите, а когда она успела завещание составить?
– Ещё год назад, – поясняет женщина, после того как смотрит дату составления документа.
– Вот это да… – выдыхаю. – Не знала, что бабушка думала о таких вещах. А письмо?
– В прошлом месяце.
– Ещё и скрытная, – опешиваю.
Я ж в это время жила у неё. Когда она провернула всё? Почему я не заметила? Почему родителям дачу не оставила? Квартира и так их уже давно. Зачем мне участок? Я ж, кроме как полить огород да выдрать всю морковку, вместо сорняков, и сделать на земле ничего не могу…
Завершаю все дела у нотариуса, забираю документы и домой. Наливаю кофе, сажусь за стол в своей маленькой кухоньке и вскрываю письмо, написано неразборчиво, слабой рукой:
«Дорогая Таля, любимая моя внученька, солнышко моё, знаю, ты винишь себя за то, что мы долго не виделись. Не надо. Твоей вины в этом нем. Так сложилось.
Ты у нас чувствительная девочка. После смерти деда совсем поникла. Вся в работу ушла. Запустила себя. Знаю, вы были очень близки, но про себя забывать не надо.
Когда ты приехала ко мне, чтобы помогать, я убедилась, что ты вымотана. Тебе не хватает места, где ты сможешь отдохнуть от городской суеты.
Я ещё много лет назад решила отдать тебе дачу. А сейчас ясно вижу, насколько ты нуждаешься в таком месте.
С любовью, баба Дуся.
Найди своё счастье. А ромашки за теплицей не трожь. Это наши с дедом цветы. Да ты и сама знаешь».
Сижу, как пришибленная, реву.
Но.
Беру себя в руки. Это желание бабули, и она полностью права – мне нужно сбежать из тухлого города, подальше от суеты и родни. Главное от них.
Кстати, а вот и мама:
– Алло, – нехотя отвечаю на звонок.
– Здравствуй, Наташенька, – звучит поникший мамин голос. – Как у тебя дела? Ты решила, что с дачей делать будешь?
– Привет, – шиплю, ненавижу, когда Наташенькой называют, мне тридцать один! Я уже не ребёнок. – Нет, не решила. А должна? Оформление документов затянется до лета.
– Ну, хорошо, – говорит мама. – Мы тут с папой подумали, может, Восьмое марта у нас отметим? Все соберутся. Посидим, баб Дусю помянем…
– Во сколько? – нехотя спрашиваю.
– К обеду. Часа в два.
– Ок, приеду.
Падаю на кровать и морально готовлюсь к ненавистной поездке к родителям. Завтра будет тяжёлый день. Так что просто ложусь спать уже в семь вечера. Хочу сдохнуть.
Просыпаюсь в пять утра и сразу в душ иду – мои длиннющие волосы – пока помоешь и высушишь, полдня потратить можно. Я ж не собиралась никуда, а теперь надо в магазин успеть: цветы, подарки, открытки и прочую никому не нужную праздничную атрибутику взять.
Ближайший гипермаркет радует кучей дебильных коробочек по типу: гель для душа, скраб для тела, мыло. Тут же и тюльпаны продаются.
Беру пять разных комплектов со всякой всячиной и пять букетов по семь жухлых цветочков, бутылку белого сухого и здоровую шоколадку «Алёнка», вдруг Леночку с собой возьму. Единственный невинный и чистый человек в нашем гадюшнике, и то, только потому, что ей всего пять.
