– Он придет, – неуверенно пробормотал отец, поддерживая меня вертикально перед алтарем. – Он крепко мне задолжал, Лара… Он не осмелится оставить род Хоулденвей в беде в такой час!
Из распахнутых дверей в полуразрушенный храм залетали снежные хлопья и тут же таяли, касаясь пламени свечей. Кристаллы под сводом давно разрядились. Поэтому жрец, обнаруженный нами в соседней харчевне, обошелся живым огнем.
Белая накидка давила на слабые плечи. Щеки горели, по лбу скатывался липкий пот. Все труднее было удерживать мысли в голове. Зачем мы здесь?
Кажется, я выхожу замуж. За незнакомца из замшелой харчевни, что расположена на самой темной улочке Вандарфа.
Там было шумно и пахло хмелем. Из окон виднелся приют настоятельницы Монтилье. Завсегдатаи ругали проказницу Триксет и согревались чем могли…
Здесь же, в храме, было мертвенно тихо, как в усыпальнице сатарских Владык. Лучше бы мы остались в харчевне.
Выпустив руку отца, я присела на холодную ступень. Приложила горящий висок к гладкому алтарном камню. Перед глазами мельтешила черная мошкара, в горле булькала муть. Диковинная магическая хворь отвоевывала свое, и счет шел уже на минуты.
Неужели это моя последняя зима? Да, Лара, все так. Последняя.
Вьюга озлобленной хэссой билась в окна, и стекла повизгивали жалобно под ее натиском…
Заметенный снегами Вандарфский храм торчал на вершине скалы, как причудливый корявый снеговик. Мы еле влезли сюда по обледенелой тропинке, вьющейся стеклянной змеей меж сугробов. Жрец несколько раз поскальзывался и падал, отец по колено промочил ноги в холодной луже. Моя же белая мантия покрылась ледяной коркой и не спешила оттаивать.
Другого святого места, откуда можно воззвать к богиням и попросить брачное благословение, поблизости не сыскать. Все силы, оставленные хворью в насмешку, я растратила там, на склоне. И теперь обреченно вздыхала.
Он не придет. Тот мужчина, что пообещал отцу взять меня в жены, чтобы влить в истощенные жилы спасительную родовую магию… Он передумал. И я не посмела бы его винить.
Любой бы передумал, взглянув под глубокий капюшон и узрев кошмар, в который Лару Хоулденвей превратила изматывающая болезнь. Но маг решил поступить благородно… Это ведь отвратительно – прийти, поглядеть на невесту, скривиться и выйти вон? Поэтому он попросту не явился, подарив батюшке ложную надежду.
Не стоило нам тащиться на неприступную обледенелую гору. Здесь, в полуразрушенном храме, не обрести спасения. Тот мужчина наверняка нашел свежую харпию, и она уже несется в столицу, взрывая копытами рыхлый снег.
Зачем-то я продолжала глядеть на распахнутую дверь. Белое, черное и рыжее сплеталось перед взором в причудливый узор. Снег, ночь, пламя… Черного становилось больше. Вскоре морок заволок все туманом.
Кажется, мой час пробил. Я отвернулась от входа, зажмурилась и поднялась, чтобы принять смерть достойно. Как когда-то сделала моя мать.
– Лара… доченька…
Отец все понял. Он уложил на мое лицо обе ладони и погладил ласково, пальцами запоминая черты. Прикрытые веки смочило соленой влагой: прощание никогда не давалось мне легко.
Вдруг спину окатило леденящим порывом. Ночь, смешанная с холодом, пролетела по храму и забралась под мантию.
Сзади послышались шаги. Нетвердые, глухие.
Он пришел.
– Быстрее, тэры. Я должен добраться до Пьяналавры к рассвету, что с новыми погодными условиями будет проблематично, – хрипло потребовал голос, который мне никогда не забыть. Еще в харчевне от него пробрало, а теперь и вовсе каждую жилку в узелок скрутило.
На дрожащее запястье легла рука в заснеженной перчатке. Кожу обожгло холодом. Пальцы сжало, и я потонула в непривычном, чужом прикосновении.
Мой будущий муж.
