Снегири

Не отбирайте у человека сигарету,

если вам нечего предложить взамен.

– Выйдем – покурим.

– Не, не буду.

Сучка. Где надо, так «Вера, помоги!», а как постоять подымить со мной, так – «не буду».

– М-м-м, – промычала я.

Что тут ещё скажешь, кроме мычания? Нет, так нет. Приехали.

– Ваша, – просипел водитель.

Мы вышли. Автобус плюнул выхлопом и укатил. Звук стих, наступила тишина.

Я уставилась на ржавые ворота: железная арка, облупленная краска, буква «Г» на одном болте.

Лагерь «Снегири». В нём давно никто не сидел у костра, не ходил в пионерском галстуке и не трубил в горн. Прошлое, по которому все так ностальгировали, было у нас перед глазами. Только какое-то кривое.

Мы присели на лавку, бросили чемоданы рядом.

– Топчик, – сказала Аня и щёлкнула фотку.

– Чистый хоррор.

Она повернулась ко мне со сторис. На экране облезлая стена, ржавые качели и её улыбка – яркая, как будто мы приехали на море.

Я наконец-то закурила – щёлкнула зажигалкой громко, как выстрел. Дым вышел горький, перебил запах гнилого дерева.

– Представь, если тут ночью маньяк появится, – Аня радостно обернулась вокруг. – Контент на миллион просмотров.

Я оглядела бараки с выбитыми окнами.

– Маньяк? Даже маньяку тут будет не по себе.

– Ты как всегда, – закатила глаза Аня. – Вер, ну хоть раз в жизни расслабься.

Смешно. Расслабься. Когда отец клянчил у нас квартиру, когда мать сидела на кухне и не пила чай, а просто держала кружку, и когда бабушку закопали в землю неделю назад, Аня предлагала расслабиться.

– Ты в адеквате, вообще, Ань?

Аня скривила губу.

– Ну, Вер, отец понятно, его не было и нет. Мать тоже – у неё горе, ей вообще не до чего. А Фил? – она сказала это буднично, будто речь о скидках в продуктовом.

– Фил? – я усмехнулась. – Фил сейчас, наверное, лапает кого-то в кино.

Пепел упал на кеды. Белые полоски стали серыми.

– Паришься? – Аня прищурилась.

– Да, пошёл он, – затянулась я.

– Ребята приедут. Будет круто. А то ты как смерть.

Я бросила на неё недобрый взгляд. Макс и Хромой – не лучшая компания для веселья.

– Вер, я же вижу, что ты сама не своя, переживаешь ещё из-за этого идиота.

– Ага. Каждую ночь в подушку плачу. – Я скорчила лицо под «бедную несчастную» и хмыкнула. – Вот так.

– Злюка.

Аня фыркнула и снова прилипла к экрану. Белый свет осветил её лицо, а мне захотелось выбить телефон к чёрту.

Я снова затянулась. Дым смешался с сыростью. Качели заскрипели сами собой. Не ветер – будто кто-то дышал рядом. Где-то за бараком хрустнула ветка. За нами наблюдают или мне кажется?

– Эй, чего ты? – спросила Аня, не отрываясь от экрана.

– Ничего, – сказала я. – Показалось.

Мои пальцы задрожали, пепел осыпался и прожёг дырку в кроссовке. Чёрт! Любимые. Я выкинула сигарету.

Мы зашли на территорию через узкую калитку. Персонал уже спал. Ни души. Металл цеплял рукава, как будто не хотел впускать. Дорожка к баракам заросла травой, репейник лип к кедам. В окнах – пусто. Лагерь выглядел как рот без зубов. Внутри пахло мокрыми половыми тряпками и старым матрасом. Холодно. Три койки, шкаф без дверцы, розетка, в которой жили только пауки.

Аня плюхнулась на край кровати, пружины пискнули.

– Представляешь, как ночью стрёмно, – она фыркнула и перевернулась на спину. – Я, если что, снимаю сторис с твоими воплями, окей?

– Только с фильтром, – сказала я. – Чтобы мои синяки под глазами были нежно-лавандовые.

Аня засмеялась, но я не шутила. Сквозняк погнал по полу бумажный фантик, и мне вдруг стало холодно. Захотелось завыть.

Я скинула рюкзак, села на свою койку.

– Может, расскажешь, как всё прошло? – сказала Аня, уже зная, что я не хочу. – Про суд.

– А смысл? – я пожала плечами. – Суд прошёл. Квартира наша. Отец свалил. Мать в тотал блэк, и это не мода. Конец истории.