- Маша, бросай все. В восьмой палате пациент требует убрать.
Наверно, разлил что-то, - заполошенный окрик медсестры вырвал меня
из мечтательной созерцательности, с которой я надраивала стекла на
двери в переходе из корпуса. Сердце екнуло в нехорошем
предчувствии. Черт бы его побрал, этого пациента! Как только
захожу, так он и норовит свои лапы ко мне протянуть. Да намеки
такие скользкие, что хочется отмываться после них. Но и
отказываться от палаты жалко. Во-первых, не всем их дают. Только
молодым и умеющим сглаживать конфликты. Потому как публика
капризная, чуть что не так – сразу гнев обрушивать на всех, кто
попадется. Но и за этих випов платят намного больше.
А мне деньги ой как нужны! Вертишься, как белка в колесе, чтоб
наскрести на оплату комнаты и на то, чтоб отложить на «стартовый
период». Я так называю время, когда накоплю средств на время
стажировки в какой-нибудь серьезной международной компании.
Ведь я рассчитала, что с того момента, как меня примут на
испытательный срок, и до того, как я начну получать приличную
зарплату, пройдет немало времени. И эти два-три месяца мне нужно
есть, одеваться не в то, что в секондхэнде на килограммы продают,
быть уверенной в себе и излучать благополучие.
Пока только учусь излучать благополучие. Вот со всеми
получается, кроме этого. Потапов, по слухам, великовозрастный сынок
какой-то крупной шишки. Непонятно, почему он клинике лежит. С их
возможностями стационар дома можно организовать. И нам бы легче
было. А то замашки у него сверхбарские. Все для него челядь. И
чтобы не потерять имидж заведения, главный приказал пылинки с него
сдувать. Принц гадский!
Тощий, жилистый, со длинными, почти до плеч, волосами, и
довольно смазливый. Мог бы сойти за романтического принца, если б
не презрительно изогнутый уголок губы и высокомерный взгляд.
Считает, что все девушки по определению начинают ронять слюни при
виде солнцеликого господина.
У меня же он вызывает какой-то подсознательный страх. Он, словно
хищник, принюхивается, облизывается, чтоб улучить момент и слопать
вместе с косточками. Я стараюсь делать вид, что не боюсь его,
улыбаюсь, аж скулы своди, и вежливо- превежливо прошу приберечь
свои силы до выздоровления и потом уже дать волю удали молодецкой.
С кем-нибудь посговорчивей. Это я уже про себя добавляю.
Но сейчас мне стало не по себе. Выздоравливающий сластолюбец уже
отпустил сиделку- медбрата, потому что сам мог передвигаться. Врачи
ушли. На посту только дежурная медсестра и я. Младший персонал. На
помощь других пациентов рассчитывать не приходилось. Или спят под
обезболивающими, или немощные. Травматология, однако. И охранник
только внизу, на первом этаже. Да и то, подойдя к палате, вряд ли
вмешается. Медсестра скажет не беспокоить.
- Бегу, Надежда Петровна! – откликнулась я и, подхватив ведро,
заторопилась к палате барина, пытаясь унять все нарастающее
беспокойство.
- Добрый вечер, Олег Петрович! Что у вас случилось? – распахивая
дверь, бодро спрашиваю я, пытаясь рассмотреть катастрофу,
случившуюся у Потапова, в полутьме комнаты, освещаемой лишь
уличными фонарями.
- Любовь у меня случилась, детка, - раздалось у меня над ухом
голодное мурлыканье.
И тут же сильная рука выхватила ведро и аккуратно, без шума,
поставила его на пол, за дверь. Не успела я моргнуть глазом, вторая
обхватила меня так, что я еле дышать могла.
Отчаянно надеясь превратить инцидент в шутку, я просипела:
- Отпустите меня, пожалуйста. Любовь не лечится инструментами
для уборки.
- Правильно. Поэтому я тебя от них и освободил, - голос Потапова
стал хриплым, прерывистым. – Давно надо было тебя завалить, а я все
ждал, пока ты оценишь шанс!
