– Зачем ты приехал? Что ты здесь
делаешь? – ее растерянный взгляд метался по углам крохотной палаты
с белоснежными стенами.
От этой стерильности меня в раз
замутило. Стойкое отвращение к больницам, специфическим запахам
медикаментов и уколам вырабатывалось годами. И, наверное, если бы
не она, то черта с два я б сюда приехал.
Да и сейчас мне было не до
размазывания соплей, хотелось поскорее убраться из этого места, но
сначала надо попытаться убедить ее сделать правильный выбор.
– Я помогу тебе, – сказал
твердо.
Скорее отчеканил, в голосе слышалась
сталь, от которой у самого нутро свернулось.
– Это он тебя прислал, да? Скажи
мне, прошу! – ее плечи дрогнули, из горла вырвался хрип и, прикрыв
ладонями лицо, она заплакала.
Сцепил зубы, сжав кулаки. Да будь
все проклято. И это место, и врачи, что напоминали цепных псов,
расхаживающих за стенами палаты.
Сделал глубокий вдох, попытавшись
сосредоточиться на том, зачем явился. Главное озвучить ей свои
условия, а дальше пусть решает сама. Я готов был протянуть руку
помощи, отдавая себе отчет, что, возможно, после этого меня
встретят в переулке крепкие парни, и я пожалею о содеянном, но в
этот миг видел только ее. Испуганную, потерянную, бледную, как сама
смерть.
– Нет, никто не знает, что я здесь,
потому времени у нас мало. Мне нужен ответ. Решай.
– Я не могу. Не могу, – закричала
Марина, вскочив со своего места.
Ее большие обезумевшие глаза
напоминали океаны, а ведь когда-то там плескалось счастье, но в то
мгновение я видел лишь боль, адскую, раздирающую на части ее
сердце. И мог ли винить, что ей сложно сделать выбор? Наверное,
нет.
– Уходи, пошел вон. Убирайся. Я тебя
похоронила шесть лет назад. Ты же этого хотел? Так будь добр,
оставь мне возможность и дальше оплакивать твою кончину.
Хм, разве другого ожидал? Она даже в
такой поганой ситуации умудрилась ткнуть меня носом в мое прошлое.
Что же… ее право!
Сделал два шага к ней, заставив
попятиться назад. Навис грозовой тучей, желая, чтобы она отбросила
бессмысленные эмоции в сторону и попыталась меня услышать. Я не
привык повторяться и время личное ценил.
– Ты можешь ненавидеть меня,
презирать и желать, чтобы я убрался в преисподнюю, но подумай
сейчас не о собственных шрамах, а о своем сыне? Ты же желаешь ему
добра?
Марина поднесла ладони к губам,
сглотнув слюну, а потом наверняка с огромным удовольствием оставила
красный след на моей щеке. Похоже, пощечина была достойным ответом,
жаль, что слишком бездумным и глупым.
Развернулся и вышел из палаты,
оставляя ее снова одну в четырех стенах. Мне было больше нечего
делать в этом городе. Да и билеты на самолет лежали в кармане
пиджака. Пора. Только ее взгляд, кажется, станет меня преследовать
до самой моей смерти. Безнадежный, безжизненный. А я ведь так желал
ей когда-то счастья…
– Вашу мать, – процедил сквозь зубы,
сплюнув себе под ноги, – Борисов, ты будешь гадом, если останешься,
но еще большим, если улетишь…
Он опять не ночевал дома. Кажется, я
сбилась со счета, который раз за эту неделю засыпала и просыпалась
одна. И рада бы сказать, что все дело в работе, но стопроцентно
знала, что причина в другом. Другая женщина. Нет, скорее всего,
даже женщины. А еще друзья, гулянки и прочее, прочее. В том мире
мне не было места, правда, я уже начинала сомневаться, что и в этом
есть.
– Марина, простите, – заглянула в
спальню одна и помощниц по хозяйству, – к Евгению Николаевичу
приехал его компаньон, а я не знаю, что сказать, –
растерянно произнесла Елизавета.
Я выдавила из себя улыбку, натянув
снова очередную маску, будто бы у меня все под контролем.
