Острые крупинки льда били в покрытое оспинами лицо, словно метеориты в лунную поверхность. Солдатская ушанка, телогрейка и ватные штаны казались тонкими тряпицами, бессильными перед завывающей стихией – злой ветер пронзал их насквозь, высасывая последние крохи тепла из спрятанного внутри розового человеческого тельца.
Это самое тельце тем временем медленно плелось по широкой равнине с вещмешком за спиной. Илья брел сквозь непогоду уже больше суток, стараясь уйти как можно дальше от места, где его отряд принял последний бой. Главное сейчас – постоянно двигаться. Для пешехода остановиться во время снежного бурана означало остаться в степи навсегда.
Если повезет, он сумеет добраться до какого-нибудь села, чтобы через его жителей связаться с районным подпольем. Но даже в этом случае придется положиться на судьбу: ни с кем из местных он не знаком, а в голодную зиму объявленная за поимку партизана награда могла прельстить многих. Попасть к полицаям живым не хотелось: Илья знал, что может ждать его в плену.
Буря постепенно стихала: битумная темень туч рассыпалась в бесформенные комья, заполнявшая воздух снежная взвесь рыхлыми волнами осела на поверхность. Ударил мороз. Идти стало чуть легче. Он остановился и зубами стащил с руки твердую, как древесная кора, рукавицу, поправил съехавшую на глаза шапку, всмотрелся в горизонт. На фоне антрацитового неба был заметен тонкий белый росчерк. Удача! Через несколько часов столбик дыма привел его к маленькой потрепанной юрте, наполовину придавленной высоким сугробом. Странно было встретить одинокое жилище посреди гиблого простора, да и выглядело оно чрезвычайно убого: ветхий, почерневший от времени войлок местами содран, сквозь его рваные раны виднелись серые ромбы деревянного остова. Илья пригнулся к низкой дверце в лохмотьях отслоившейся краски и постучал.
В полутемном помещении было натоплено. Стояла вязкая тишина – лишь за войлочной стеной вновь бессильно взвыла метель. Спиной ко входу, у очага, одиноко сидела совсем молодая девушка. В отсветах пламени ее убранные в толстую косу смоляные волосы отливали всеми оттенками багрового.
Переступив порог, Илья стащил с головы покрытую ледяной коркой ушанку и молча замер, парализованный волной согретого огнем воздуха, ударившего в обмороженное лицо. Хозяйка обернулась, увидела нежданного гостя и мягко кивнула Илье, словно старому знакомому. Быстро поднявшись, она с улыбкой шагнула к нему навстречу, протягивая пиалу с дымящимся чаем.
Последним, что почувствовал Илья перед нахлынувшей темнотой, стало сладкое ощущение домашнего уюта – он был счастлив наконец-то очутиться там, куда стремился так долго, кажется, всю свою жизнь…
Ехать в Степной было настоящей пыткой. Нежный зад особоуполномоченного Степана Ильича не привык к оврагоподобным колдобинам, которые в изобилии встречались на этом пыльном ответвлении астраханского тракта. Внезапное появление пульсирующей головной боли – закономерного последствия безудержного гостеприимства местного воеводы – в сочетании с дорожной тряской быстро вывело организм из с трудом стабилизированного при пробуждении состояния. Громогласный окрик заставил водителя в папахе с васильковым верхом резко съехать на желтую обочину, из-за чего машину окутало вихрем из песка и засохших травинок.
Вывалившийся с заднего сиденья пассажир громко опустошил нутро и, вытирая красную физиономию пахучим пучком полыни, заполз обратно в мягкую утробу огромного китайского самохода, замершего посреди бескрайней равнины словно рисовое зернышко, белеющее на поверхности пригоревшей сковороды. Стараниями хлебосольного хозяина вчерашний ужин перетек в ранний завтрак, и теперь Степан Ильич извергал из себя съеденное вместе с потоком матерных слов, в которых упоминание бога смешалось с ненавистью к астраханской самогонке, икре и гребаным нехристям, заставившим его бросить в столице опричные дела и ехать в эту сухую глушь, жить в которой брезгуют даже деревья. Затянутая в кожаный плащ туша Степана Ильича, распространяя кислый запах, слизнем растеклась на заднем сиденье. Тяжелый пинок свежезабрызганного сапога по спинке водительского кресла был безошибочно опознан как команда продолжать движение.
