Трудовая книжка
(Вместо предисловия)
Вот она передо мной в серенькой обложке, с углов потертая, подержанная, моя трудовая книжка. Не знаю, потребуется ли она впредь для предъявления. А для воспоминаний – более чем кстати. Смотрю, как я расписывался в самом ее начале, почти школьник. А нынче какая у меня размашистая, внушительная, с одной лишь разборчивой буквой фамильная роспись! Научился чему-то.
Теперь берусь за биографические заметки. Это в трудовой книжке отражено не будет.
Само слово «мемуары» какое-то не мое. Вспомнил – записал, такая последовательность понятна. А мемуары… Не только не думал о них, но даже отрицал, не представлял себя в роли автора.
Михаил Сергеевич Горбачев, под началом которого я имел честь работать, мои коллеги из команды президента СССР время от времени интересовались: а где твои свидетельства о тех годах. Ведь уже многие, не столь близкие к драматическим событиям минувшего, выпустили не один том воспоминаний…
Потом задавались вопросом и о времени Б.Н. Ельцина, первого президента России… Почему держишь паузу?
А Виктор Степанович Черномырдин? Разве он не достоин искреннего и объективно рассказа о своей судьбе. Ты ведь был рядом с этим замечательным человеком…
А все другие…
А друзья?
А герои, которых встретил, как журналист, и так по жизни несешь память о них, как родных людях…
Я имел такую привилегию быть в нескольких командах, которые возглавляли перемены в стране. Работал рядом с людьми великого ума, неповторимыми личностями. Они виделись мне сильными, мудрыми, порядочными. Но порой – живые же люди! – я находил их в минуты растерянности, слабости, неуверенности… И что: рука – к перу, перо к бумаге… Сколько лет мне доверяли! А я пройдусь чистильщиком по чужим судьбам.
Нет, увольте.
Писать о минувшем – это не о прошлогоднем снеге. Это не о том, что успело покрыться в сознании холодком равнодушия. Прошло, но не ушло.
Все проходит, не все забывается.
И прошлое по разному стучится под веками. Иногда оно посещает веселым набегом, как близкая родня. Но часто, особенно в бессонницу, в сознание толпами ломятся совсем иные гости, иные воспоминания. Они не благостные, не релаксирующие, скорее тяжкие, с ними сложно, с ними не заснешь. Как математик ищет ошибку в своих расчетах, когда ему становится ясно, что ответ не верен, так и ты, начинаешь копаться в дневниках и письмах, старых газетных заметках, в папках домашнего архива, чтобы найти путь к правильному решению.
Но если я промолчу, ближайший друг промолчит…
Подчас соглашаюсь с Конфуцием: «знающий не говорит, говорящий не знает». И творятся не просто мифы и легенды, прописываются лукавые точки зрения на вектор движения великой державы. С дистанции времени многие эпизоды из этих сочинений кажутся мелкотравчатыми, притянутыми к истории за уши. По-прежнему идет борьба идей, которая не может утихнуть, пока страна на переломе, в движении, в поиске…
Я, как автор, поставил сам себе условие: близко не подходить к судейской мантии, к позиции над людьми и событиями. То, чем жило мое поколение, то, во что мы верили, чему учились, на что надеялись, возможно, кому-то, кто естественным образом идет за нами, покажется интересным.
Постараюсь вспомнить наиболее существенное и честно передать прошедшее перед глазами, запавшее в душу. Но отдаю себе отчет, что для читателя важно не только то, что было со мной, при мне, вокруг меня, но и то, что случилось до меня, без меня, после меня. По-моему, лишь соединив таким путем субъективное и объективное, документалист способен воссоздать реальную, широкую, в убедительных подробностях картину минувшего.
