Максим Хорсун
Солдаты Далекой Империи
— Вот когда бы нам
повоевать, ваше императорское величество!
Адмирал Зиновий
Рожественский, 1902 год
Длинная цитата вместо пролога
«Чем лучше удавалось разглядеть
планету, тем явственнее выступала эта замечательная сеть. Точно
вуаль покрывает всю поверхность Марса… По-видимому, ни одна часть
планеты не свободна от этой сети. Линии обрываются, упираясь в
полярные пятна. Они имеют форму в такой мере геометрически
правильную, что внушают мысль об искусственном происхождении
их…
Для всех, обладающих космически
широким кругозором, не может не быть глубоко поучительным
созерцание жизни вне нашего мира и сознание, что обитаемость Марса
можно считать доказанной.»
Персиваль Лоуэлл «Марс и
его каналы», 1900 год
Часть первая
На коленях
1
Мне много раз доводилось беседовать со своими друзьями по
несчастью о том, с какими странностями они сталкивались во время
последнего похода «Кречета». Однако никто не мог припомнить ничего
удивительного. Мы воз вращались с артиллерийских стрельб,
отгремевших в Финском заливе, мы благополучно пережили и маневры, и
предшествующий им высочайший императорский смотр. Жизнь на
броненосце текла так, как должна была протекать на любом другом
военном корабле, ходящем под Андреевским флагом.
Лишь в ту ночь (а мы нынче так и говорим:
та ночь) густой туман скрыл от нас огни маяков
Либавы, вынудил капитана И.К. Германа отдать приказ перевести
машины на тихий ход, чтобы продолжить движение на черепашьей
скорости.
«Кречет» медленно, словно крадучись, подбирался к порту. Его
сиренный гудок то и дело оглашал окрестности протяжным «у-у-у-у», и
в этом низком звуке отчетливо слышалась тоска огромного стального
зверя, путешествующего в одиночестве по северным морям. А потом все
заглушил звон колокола…
Как сейчас помню: половина двенадцатого ночи, в каюте на столе —
ворох исписанных листов (по возвращении «Кречета» в Кронштадт я
намеревался вырваться в Петербург, посетить некоторых издателей и
попытаться пристроить подборку новых морских рассказов). Под
листами были погребены мои неизменные спутники и помощники:
«Патология» — пособие для преподавателей медицинских университетов
и «Очерки о гнойной хирургии» Пирогова… Нет-нет, я не черпал в этих
трудах вдохновение, просто я позволял себе быть литератором лишь
тогда, когда опускалась ночь и двери каюты закрывались на замок. А
«в миру» — я доктор. Судовой врач, хирург.
И в ту ночь я намеревался завершить третью
вычитку материала для предполагаемого сборника.
Работа, как всегда, затягивалась. Пепельница стала походить на
скифский курган, над столом повисло неподвижное облако табачного
дыма, и в какой-то момент даже мне, заядлому курильщику с
восемнадцати лет, все опротивело. Я открыл дверь и вышел в
освещенный электрическими лампочками коридор.
Раздается звон колокола…
В курляндской Либаве есть и православные храмы, и кирхи, и
синагоги, и костелы. Но до Либавы еще далеко, а в колокол бьют…
бьют прямо над кораблем.
Откуда-то сверху лился густой, чистый звук, который заставлял
трепетать в резонанс стальные переборки и палубы могучего
«Кречета». Я услышал, как внутри броненосца рождается гул, хорошо
знакомый каждому, кому приходилось оказываться внутри утренней
суеты, когда дудки боцманов поднимают на ноги одновременно
девятьсот человек. Команда проснулась! Что же, в конце концов,
происходит? Не на небесах же звонит колокол? Решительно ничего не
понимаю!
Пришпоренный любопытством, я бросился к выходу. И через миг
«Кречет» содрогнулся от удара чудовищной силы. Палуба накренилась,
ноги заскользили по полу, поэтому наружу я скорее вылетел, словно
снаряд из артиллерийского орудия, нежели выбежал на своих
двоих.
